Натерпелись птицы и звери от зимы брава. Что ни день - метель, что ни ночь - мороз. Зиме конца-краю не видно. Разоспался Медведь в берлоге. Позабыл, вероятно, что пора ему на иной бок перевернуться.
Есть лесная примета: как Медведь перевернётся на иной бок, так светило повернёт на лето.
Лопнуло у птиц и зверей терпение. Пошли Медведя будить:
- Эй, Медведь, пора! Зима каждом наскучила! По солнышку мы соскучились. Переворачивайся, переворачивайся, пролежни уж наверное?
Медведь в результат ни гугу: не шелохнётся, не ворохнётся. Знай посапывает.
- Эх, долбануть бы его в затылок! - воскликнул Дятел. - Наверное бы сразу зашевелился!
- Не-ет, - промычал Лось, - с ним нужно вежливо, почтительно. Ау, Михайло Потапыч! Услышь ты нас, слёзно умоляем и упрашиваем: перевернись ты, хоть не торопясь, на иной бок! Жизнь не мила. Стоим мы, лоси, в осиннике, что коровы в стойле: шагу в сторону не шагнуть. Снегу-то в лесу по уши! Напасть, коли волки о нас пронюхают.
Медведь ухом пошевелил, ворчит через зубы:
- А мне какое до вас, лосей, дело! Мне снег большой на пользу: и тепло, и спится спокойно.
Тут Белая Куропатка запричитала:
- И не совестно, Медведь? Все ягоды, все кустики с почками снег закрыл - что нам клевать прикажешь? Ну что тебе стоит на иной бок перевернуться, зиму поторопить? Хоп - и готово!
А Медведь своё:
- Даже забавно! Зима вам наскучила, а я с боку на бок переворачивайся! Ну какое мне дело до почек и ягод? У меня под шкурой сала резерв.
Белка терпела-терпела - не вытерпела:
- Ах ты тюфяк пушистый, перевернуться ему, видишь ли, лень! А ты вот попрыгал бы по веткам мороженым, лапы до крови ободрал бы, как я!.. Переворачивайся, лежебока, до трёх считаю: раз, два, три!
- Четыре, пять, шесть! - измывается Медведь. - Вот напугала! А ну - кыш отседова! Спать мешаете.
Поджали звери хвосты, повесили птицы носы - начали расходиться. А здесь из снега Мышка внезапно высунулась да как запищит:
- Такие крупные, а напугались? Да разве с ним, куцехвостым, так разговаривать нужно? Ни по-отменному, ни по-плохому он не понимает. С ним по-нашенски необходимо, по-мышиному. Вы меня попросите - я его мигом опрокину!
- Ты - Медведя?! - ахнули звери.
- Одной левой лапкой! - похваляется Мышь.
Юркнула Мышь в берлогу - давай Медведя щекотать.
Бегает по нему, коготками царапает, зубками прикусывает. Задёргался Медведь, завизжал поросёнком, ногами задрыгал.
- Ой, не могу! - завывает. - Ой, перевернусь, только не щекочи! О-хо-хо-хо! А-ха-ха-ха!
А пар из берлоги - как дым из трубы.
Мышка высунулась и пищит:
- Перевернулся как миленький! Давным-давно бы мне сказали.
Ну а как перевернулся Медведь на иной бок, так сразу светило повернуло на лето. Что ни день - светило выше, что ни день - весна ближе. Что ни день - яснее, веселей в лесу!
Лесные шорохи
Окунь и Налим
Ч удеса подо льдом! Все рыбы сонливые - один ты, Налим, бодренький да веселый. Что с тобой такое, а?
- А то, что для всех рыб зимою - зима, а для меня, Налима, зимою - лето! Вы, окуни, спите, а мы, налимы, свадьбы играем, икру мечем, радуемся-радуемся!
- Айда, братцы-окуни, к Налиму на свадьбу! Сон свой разгоним, повеселимся, налимьей икоркой закусим…
Выдра и Ворон
- Скажи, Ворон, умная птица, для чего люди костёр в лесу жгут?
- Не ждал я, Выдра, от тебя такого вопроса. Промокли в ручье, замёрзли, вот и костёр разожгли. У огня греются.
- Странно… А я зимой неизменно в воде греюсь. В воде чай морозов никогда не бывает!
Заяц и Полёвка
- Мороз и вьюга, снег и холод. Травку зелёную понюхать захочешь, листочков сочных погрызть - терпи до весны. А где ещё та весна - за горами да за морями…
- Не за морями, Заяц, весна, не за горами, а у тебя под ногами! Прокопай снег до земли - там и брусничка зелёная, и манжетка, и земляничка, и одуванчик. И нанюхаешься, и наешься.
Барсук и Медведь
- Что, Медведь, спишь ещё?
- Сплю, Барсук, сплю. Так-то, брат, разогнался - пятый месяц без просыпу. Все бока отлежал!
- А может, Медведь, нам вставать пора?
- Не пора. Спи ещё.
- А не проспим мы с тобой весну-то с разгона?
- Не опасайся! Она, брат, разбудит.
- А что она - постучит нам, песенку споёт либо, может, пятки нам пощекочет? Я, Миша, ужас как на подъём-то тяжёл!
- Ого-го! Наверное заскочишь! Она тебе, Боря, ведро воды как даст под бока - наверное не залежишься! Спи уж, пока сухой.
Сорока и Оляпка
- О-о-ой, Оляпка, никак купаться в полынье вздумала?!
- И плавать и нырять!
- А замёрзнешь?
- У меня перо тёплое!
- А намокнешь?
- У меня перо водоотталкивающее!
- А утонешь?
- Я плавать умею!
- А… а… а проголодаешься позже купания?
- Ая для того и ныряю, чтоб водяным жучком закусить!
Зимние долги
Расчирикался Воробей на навозной куче - так и подскакивает! А Ворона как каркнет своим отвратным голосом:
- Чему, Воробей, возрадовался, чего расчирикался?
- Крылья зудят, Ворона, нос чешется, - отвечает Воробей. - Страсть драться охота! А ты здесь не каркай, не порть мне весеннего настроения!
- А вот испорчу! - не отстаёт Ворона. - Как задам вопрос!
- Во напугала!
- И напугаю. Ты крошки зимой на помойке клевал?
- Клевал.
- А зёрна у скотного двора подбирал?
- Подбирал.
- А в птичьей столовой у школы кушал?
- Спасибо ребятам, подкармливали.
- То-то! - надрывается Ворона. - А чем ты за всё это расплачиваться думаешь? Своим чикчириканьем?
- А я один, что ли, пользовался? - растерялся Воробей. - И Синица там была, и Дятел, и Сорока, и Галка. И ты, Ворона, была…
- Ты других не путай! - хрипит Ворона. - Ты за себя отвечай. Брал в задолженность - отдавай! Как все добропорядочные птицы делают.
- Добропорядочные, может, и делают, - разгневался Воробей. - А вот делаешь ли ты, Ворона?
- Я прежде всех расплачусь! Слышишь, в поле трактор пашет? А я за ним из борозды любых корнеедов и корнегрызунов выбираю. И Сорока с Галкой мне помогают. А на нас глядя, и другие птицы усердствуют.
- Ты тоже за других не ручайся! - упирается Воробей. - Другие, может, и думать позабыли.
Но Ворона не унимается:
- А ты слетай да проверь!
Полетел Воробей проверять. Прилетел в сад - там Синица в новой дуплянке живёт.
- Поздравляю с новосельем! - Воробей говорит. - На радостях-то наверное и про задолжности позабыла!
- Не позабыла, Воробей, что ты! - отвечает Синица. - Меня ребята зимой аппетитным сальцем угощали, а я их осенью приторными яблочками угощу. Сад стерегу от плодожорок и листогрызов.
- По какой нужде, Воробей, ко мне в лес прилетел?
- Да вот расчёт с меня требуют, - чирикает Воробей. - А ты, Дятел, как расплачиваешься? А?
- Уж так-то усердствую, - отвечает Дятел. - Лес от древоточцев и короедов оберегаю. Дерусь с ними не щадя живота! Растолстел даже…
- Ишь ты, - задумался Воробей. - А я думал…
Вернулся Воробей на навозную кучу и говорит Вороне:
- Твоя, карга, правда! Все за зимние задолжности отрабатывают. А я что, дрянней других? Как начну вот птенцов своих комарами, слепнями да мухами кормить! Дабы кровососы эти ребят не кусали! Мигом задолжности верну!
Сказал так и давай вновь на куче навозной подскакивать и чирикать. Пока свободное время есть. Пока воробьята в гнезде не вылупились.
Вежливая галка
Много у меня среди диких птиц знакомых. Воробья одного знаю. Он каждый белый - альбинос. Его сразу отличишь в воробьиной стайке: все серые, а он белый.
Сороку знаю. Эту я по нахальству отличаю. Зимой, бывало, люди за окно продукты вывешивают, так она теперь же прилетит и все растреплет.
А вот галку одну я приметил за её вежливость.
Была метель.
Ранней весной бывают специальные метели - ясные. Снежные вихри завиваются в воздухе, всё сверкает и несётся! Каменные дома схожи на скалы. Наверху буран, с крыш, как с гор, текут снежные водопады. Сосульки от ветра растут в различные стороны, как косматая борода Дедушки Мороза.
А над карнизом, под крышей, есть укромное местечко. Там два кирпича из стены вывалились. В этом углублении и устроилась моя галка. Чёрная каждая, только на шейке серый воротничок. Галка грелась на светило да ещё расклёвывала какой-то лакомый кусок. Комфортабельное местечко!
Если бы этой галкой был я, я бы никому такое местечко не уступил!
И внезапно вижу: подлетает к моей крупной галке иная, поменьше и цветом потусклее. Прыг-скок по карнизу. Круть-верть хвостом! Села наоборот моей галки и глядит. Ветер её треплет - так перья и заламывает, так белой крупой и сечёт!
Моя галка кусок свой схватила в клюв - и шасть из углубления на карниз! Тёпленькое местечко сторонний уступила!
А чужая галка хвать у моей кусок из клюва - и на её тёпленькое местечко. Лапкой сторонний кусок прижала - клюёт. Вот бесстыжая!
Моя галка на карнизе - под снегом, на ветру, без еды. Снег её сечёт, ветер перья заламывает. А она, идиотка, терпит! Не выгоняет маленькую.
«Вероятно, - думаю, - чужая галка дюже ветхая, вот ей место и уступают. А может, это каждом вестимая и всеми уважаемая галка? Либо, может, она крошечная, да удаленькая - драчунья». Ничего я тогда не понял…
А незадолго вижу: обе галки - моя и чужая - сидят себе рядышком на ветхой печной трубе и у обеих в клювах прутики.
Эге, гнездо совместно строят! Здесь уж весь поймёт.
И крошечная галка вовсе не ветхая и не драчунья. Да и не чужая она сейчас.
А моя знакомая огромная галка вовсе не галка, а гал!
Но всё равно мой приятель гал дюже почтительный. Я такого 1-й раз вижу.
Тетеревиные ноты
Ещё не поют в лесах тетерева. Ещё только ноты пишут. Пишут они ноты так. Слетает один с берёзы на белую поляну, надувает шею, как петух. И семенит ножками по снегу, семенит. Крылья полусогнутые волочит, бороздит крыльями снег - нотные строчки вычерчивает.
Второй тетерев слетит да за первым по снегу как припустит! Так точки ногами на нотных строчках и расставит: «До-ре-ми-фа-соль-ля-си!»
Первый сразу в драку: не мешай, мол, выдумывать! Чуфыркнет на второго да по его строчкам за ним: «Си-ля-соль-фа-ми-ре-до!»
Прогонит, поднимет вверх голову, задумается. Побормочет, побормочет, повернётся туда-сюда и лапками на своих строчках своё бормотание запишет. Для памяти.
Потеха! Ходят, бегают - расчерчивают снег крыльями на нотные строчки. Бормочут, чуфыкают - выдумывают. Песни свои весенние выдумывают и ножками да крыльями их на снегу записывают.
Но скоро кончат тетерева песни выдумывать - начнут разучивать. Взлетят тогда на высокие берёзки - сверху-то классно ноты видно! - и запоют. Все идентично запоют, ноты у всех одни и те же: бороздки да крестики, крестики да бороздки.
Всё разучивают да разучивают, пока снег не сойдёт. А и сойдёт - не напасть: по памяти поют. Днём поют, вечером поют, но исключительно по утрам.
Здорово поют, как по нотам!
Чья проталина?
Увидела Сорока первую проталину - тёмное пятно на белом снегу.
- Моя! - крикнула. - Моя проталина, раз я первая её увидела!
На проталине семена, жучки-паучки копошатся, бабочка-лимонница лежит на боку - отогревается. У Сороки глаза разбежались, уж и клюв разинула, да откуда ни возьмись - Грач.
- Здр-расте, теснее явилась! Зимой по вороньим помойкам шастала, а сейчас на мою проталину! Уродливо!
- Это отчего же она твоя? - застрекотала Сорока. - Я первая увидала!
- Ты увидала, - гаркнул Грач, - а я о ней всю зиму мечтал. За тыщу вёрст к ней спешил! Ради неё тёплые страны оставил. Без неё и меня бы здесь не было. Где проталины, там и мы, грачи. Моя проталина!
- Что он здесь каркает! - затарахтела Сорока. - Всю зиму на юге грелся-нежился, ел-пил что хотел, а возвратился - проталину ему без очереди подавай! А я всю зиму мёрзла, с помойки на свалку металась, взамен воды снег глотала и вот, чуть живая, слабая, высмотрела наконец проталину, так и ту отнимают. Ты, Грач, только на вид тёмный, а сам себе на уме. Кыш с проталины, пока в темя не клюнула!
Прилетел на шум Жаворонок, осмотрелся, прислушался и защебетал:
- Весна, светило, небосвод ясное, а вы ссоритесь. И где - на моей проталине! Не омрачайте мне веселье встречи с ней. Я жажду песен!
Сорока и Грач только крыльями всплеснули.
- Отчего же она твоя? Наша это проталина, мы обнаружили. Сорока всю зиму её ожидала, все глаза проглядела.
А я, может, так спешил с юга к ней, что чуть крылья в пути не вывихнул.
- А я родился на ней! - пискнул Жаворонок. - Если поискать, так здесь ещё и скорлупки от яичка, из которого я вылупился, дозволено обнаружить! Припомню, бывало, зимой на чужбине гнездо родное - и петь неохота. А теперь песня так и рвётся из клюва - даже язык дрожит.
Вспрыгнул Жаворонок на кочку, глаза прижмурил, горлышко у него задрожало - и полилась песня как весенний ручеёк: зазвенела, забулькала, зажурчала. Сорока и Грач клювы разинули - заслушались. Им-то никогда так не спеть, горло у них не то, только и могут, что стрекотать и каркать.
Долго бы, вероятно, слушали, разомлев на вешнем солнышке, да дрогнула внезапно под ногами земля, вспучилась бугорком и рассыпалась.
И выглянул Крот - зашмыгал носом.
- Никак прямо в проталину угодил? Так и есть: земля мягкая, тёплая, снега нет. И пахнет… Уф! Весной, что ли ча, пахнет? Весна, что ли ча, у вас наверху?
- Весна, весна, землерой! - ворчливо заорала Сорока.
- Знал, куда угодить! - сомнительно буркнул Грач. - Хоть и слепой…
- Тебе-то для чего наша проталина? - проскрипел Жаворонок.
Крот принюхался к Грачу, к Сороке, к Жаворонку - глазами-то он скверно видит! - чихнул и говорит:
- Ничего мне от вас не нужно. И проталина ваша мне не необходима. Вот землю вытолкну из норы и назад. Так как чую: гадко у вас. Ссоритесь, чуть не дерётесь. Да ещё и ясно, сухо, воздух свежий. Не то что у меня в подземелье: темно, сыро, затхло. Благодать! Ещё и весна у вас здесь какая-то…
- Как ты можешь так говорить? - ужаснулся Жаворонок. - Да знаешь ли ты, землерой, что такое весна!
- Не знаю и знать не хочу! - фыркнул Крот. - Не надобна мне никакая весна, у меня под землёй круглый год идентично.
- Весной проталины возникают, - мечтательно сказали Сорока, Жаворонок и Грач.
- А на проталинах скандалы начинаются, - вновь фыркнул Крот. - А ради чего? Проталина как проталина.
- Не скажи! - подскочила Сорока. - А семена? А жуки? А ростки зелёные? Всю зиму без витаминов.
- Посидеть, походить, размяться! - гаркнул Грач. - Носом в тёплой земле порыться!
- А петь-то как над проталинами отменно! - взвился Жаворонок. - Сколько в поле проталин - столько и жаворонков. И все поют! Нет весной ничего класснее проталины.
- А чего тогда спорите? - не осознал Крот. - Жаворонок хочет петь - пускай поёт. Грач хочет маршировать - пускай марширует.
- Верно! - сказала Сорока. - А я пока семенами и жуками займусь…
Тут вновь начались крики и перебранка.
А пока кричали и ссорились, в поле новые проталины возникли. Разлетелись птицы по ним весну встречать. Песни петь, в тёплой земле порыться, червячка заморить.
- Пора и мне! - Крот сказал. И провалился туда, где ни весны, ни проталин, ни солнца и ни луны, ни ветра и ни ливня. И где даже спорить не с кем. Где неизменно темно и тихо.
Перед тем как вы окунётесь в интересный мир лесной природы, мы расскажем вам об авторе этих произведений.
Биография Николая Сладкова
Николай Иванович Сладков родился в 1920 году в Москве, но каждая его жизнь прошла в Ленинграде и в Царском Селе, гордящемся восхитительными парками. Тут Николай открыл для себя очаровательную и уникальную жизнь природы, которая и стала основной темой его творчества.
Ещё будучи школьником, он стал вести дневник, куда записывал свои ощущения и слежения. Помимо того, начал заниматься в кружке юннатов при Ленинградском зоологическом университете. Тут он познакомился с знаменитым писателем-натуралистом Виталием Бианки, тот, что называл данный кружок «Клубом колумбов». Летом ребята приезжали к Бианки в Новгородскую область постигать тайны леса и осваивать природу. Книги Бианки оказали на Николая огромное воздействие, между ними завязалась переписка, и именно его Сладков считал своим учителем. Позднее Бианки стал настоящим ином Сладкова.
Когда началась Великая Отечественная война, Николай добровольцем ушёл на фронт и стал военным топографом. По этой же специальности он работал и в миролюбивое время.
Первую свою книгу «Серебряный хвост» Сладков написал в 1953 году (а каждого их больше 60). Совместно с Виталием Бианки он готовил радиопередачу «Вести из леса», отвечал на бесчисленные письма слушателей. Много путешествовал, побывал в Индии и Африке. Свои ощущения он, как и в детстве, заносил в записные книжки, ставшие позднее источником сюжетов его книг.
В 2010 году Сладкову исполнилось бы 90 лет.
Николай Сладков. Как клесты принудили белок по снегу прыгать
Не дюже-то любят белки по земле прыгать. Оставишь след - охотник с собакой и обнаружат! На деревьях куда неопаснее. Со ствола - на сучок, с сучка - на ветку. С берёзы - на сосну, с сосны - на ёлку.
Там почки погрызут, там шишки. Так и живут.
Ходит охотник с собакой по лесу, глядит под ноги. Нет на снегу беличьих следов! А на еловых лапах следов не увидишь! На еловых лапах одни шишки да ещё клесты.
Красивые эти клесты! Самчики пурпурные, самочки жёлто-зелёные. А уж шишки шелушить великие мастера! Оторвёт клёст шишку клювом, прижмёт её лапкой и давай кривым носом чешуйки отгибать, семена вышелушивать. Отогнёт чешуйку, отогнёт вторую и кинет шишку. Шишек много, чего их сожалеть! Улетят клесты - под ёлкой целая груда шишек остаётся. Охотники называют такие шишки клестовой падалицей.
Идёт время. Клесты всё срывают да срывают с ёлок шишки. Вовсе немного в лесу на елях шишек становится. Голодно белкам. Хочешь не хочешь, а доводится на землю спускаться да понизу ходить, клестовую падалицу из-под снега выкапывать.
Ходит белка понизу - оставляет след. По следу - собака. За собакой - охотник.
- Спасибо клестам, - говорит охотник, - спустили белку на низ!
К весне из всех шишек на елях высыплются последние семена. Белкам сейчас одно спасение - падалица. В падалице все семена целы. Всю голодную весну подбирают и шелушат белки клестовую падалицу. Сейчас бы им клестам спасибо сказать, но белки не говорят. Не могут они позабыть, как клесты принудили их зимой по снегу прыгать!
Николай Сладков. Как медведя переворачивали
Натерпелись птицы и звери от зимы брава. Что ни день - метель, что ни ночь - мороз. Зиме конца-краю не видно. Разоспался Медведь в берлоге. Позабыл, вероятно, что пора ему на иной бок перевернуться.
Есть лесная примета: как Медведь перевернётся на иной бок - так светило повернёт на лето.
Лопнуло у птиц и зверей терпение.
Пошли Медведя будить:
- Эй, Медведь, пора! Зима каждым наскучила!
По солнышку мы соскучились. Переворачивайся, переворачивайся, пролежни уж наверное?
Медведь в результат ни гугу: не шелохнётся, не ворохнётся. Знай посапывает.
- Эх, долбануть бы его в затылок! - воскликнул Дятел. - Наверное бы сразу зашевелился!
- Не-ет, - промычал Лось, - с ним нужно вежливо, почтительно. Ау, Михайло Потапыч! Услышь ты нас, слёзно умоляем и просим - перевернись ты, хоть не торопясь, на иной бок! Жизнь не мила. Стоим мы, лоси, в осиннике, что коровы в стойле, - шагу в сторону не шагнуть. Снегу-то в лесу по уши! Напасть, коли волки нас пронюхают.
Медведь ухом пошевелил, ворчит через зубы:
- А мне какое до вас, лосей, дело! Мне снег большой только на пользу: и тепло, и спится спокойно.
Тут Белая Куропатка запричитала:
- А не совестно, Медведь? Все ягоды, все кустики с почками снег закрыл - что нам клевать прикажешь? Ну что тебе стоит на иной бок перевернуться, зиму поторопить? Хоп - и готово!
А Медведь своё:
- Даже забавно! Зима вам наскучила, а я с боку на бок переворачивайся! Ну какое мне дело до почек и ягод? У меня под шкурой сала резерв.
Белка терпела-терпела - не вытерпела:
- Ах ты, тюфяк пушистый, перевернуться ему, видишь ли, лень! А ты вот попрыгал бы по веткам мороженым, лапы до крови ободрал бы, как я!.. Переворачивайся, лежебока, до трёх считаю: раз, два, три!
- Четыре, пять, шесть! - измывается Медведь. - Вот напугала! А ну - кыш отседова! Спать мешаете.
Поджали звери хвосты, повесили птицы носы - начали расходиться. А здесь из снега Мышка внезапно высунулась да как запищит:
- Такие крупные, а напугались? Да разве с ним, куцехвостым, так разговаривать нужно? Ни по-отменному, ни по-плохому он не понимает. С ним по-нашенски нужно, по-мышиному. Вы меня попросите - я его мигом опрокину!
- Ты - Медведя?! - ахнули звери.
- Одной левой лапкой! - похваляется Мышь.
Юркнула Мышь в берлогу - давай Медведя щекотать. Бегает по нему, коготками царапает, зубками прикусывает. Задёргался Медведь, завизжал поросёнком, ногами задрыгал.
- Ой, не могу! - завывает. - Ой, перевернусь, только не щекочи! О-хо-хо-хо! А-ха-ха-ха!
А пар из берлоги - как дым из трубы.
Мышка высунулась и пищит:
- Перевернулся как миленький! Давным-давно бы мне сказали.
Ну а как перевернулся Медведь на иной бок - так сразу светило повернуло на лето.
Что ни день - светило выше, что ни день - весна ближе. Что ни день - яснее, веселей в лесу!
Николай Сладков. Какой заяц длины
Какой заяц длины? Ну это для кого как. Для человека невелик зверь - с берёзовое поленце. А вот для лисы заяц длиной километра в два? Так как для лисы заяц начинается не тогда, когда она его схватит, а когда учует по следу. Короткий след - два-три прыжка - и заяц невелик.
А если заяц поспел наследить да напетлять, то становится он длиннее самого длинного зверя на земле. Такому дылде не легко в лесу схорониться.
Зайцу от этого дюже невесело: живи в нерушимом страхе, жирок ненужный не нагуляй.
И вот изо всех сил усердствует заяц стать короче. След свой в болоте топит, надвое свой след рвёт - всё себя укорачивает. Только и думает, как бы от своего следа ускакать, спрятаться, как бы его разорвать, укоротить либо утопить.
Мечта заячья - стать наконец самим собой, с берёзовое поленце.
Жизнь у зайца специальная. Каждом от ливня и метели радости немного, а зайцу они на пользу: след смывают и заметают. И дрянней нет, когда погода тихая да тёплая: след жгучий, запах длинно держится. В какую б густель ни забился - нет покоя: может, лиса за два километра позади - тебя теперь теснее за хвост держит!
Так что вот сложно сказать, какой заяц длины. Тот, что похитрей - покороче, потупее - достовернее. В тихую погоду и мудрый вытягивается, в метель да дождь - и тупой укорачивается.
Что ни день - длина у зайца иная.
И дюже редко, когда уж здорово ему повезёт, бывает заяц той длины - с берёзовое поленце, - каким человек его знает.
Знают про это все, у кого нос отменнее глаз работает. Волки знают. Лисицы знают. Знайте и вы.
Николай Сладков. Бюро лесных услуг
Нагрянул в лес леденящий февраль. На кусты сугробы намёл, деревья инеем опушил. А солнышко хоть и светит, да не греет.
Хорёк говорит:
-Спасайтесь, кто как может!
А Сорока стрекочет:
- Вновь всяк сам за себя? Вновь поодиночке? Нет чтоб нам сообща вопреки всеобщей беды! И так уж все про нас говорят, что мы в лесу только клюёмся да грызёмся. Даже досадно...
Тут Заяц ввязался:
- Положительно Сорока стрекочет. Один в поле не воин. Предлагаю сделать Бюро лесных служб. Я вот, к примеру, куропаткам подмогнуть могу. Я снег на озимях весь день до земли разрываю, пускай они позже меня там семена и зелень клюют - мне не жалостно. Пиши меня, Сорока, в Бюро под номером первым!
- Есть-таки разумная голова и в нашем лесу! - обрадовалась Сорока. - Кто дальнейший?
- Мы следующие! - заорали клесты. - Мы шишки на ёлках шелушим, половину шишек целыми вниз роняем. Пользуйтесь, полёвки и мыши, не ничтожно!
«Заяц - копатель, клесты - бросатели», - записала Сорока.
- Кто дальнейший?
- Нас запиши, - проворчали бобры из своей хатки. - Мы осенью столько осин навалили - на всех хватит. Приходите к нам, лоси, косули, зайцы, сочную осиновую кору да ветки глодать!
И вульгарно, и вульгарно!
Дятлы дупла свои предлагают для ночлега, вороны приглашают на мертвечина, вороны свалки показать обещают. Сорока еле записывать поспевает.
Притрусил на шум и Волк. Ушами попрядал, глазами позыркал и говорит:
- Запиши и меня в Бюро!
Сорока чуть с дерева не упала:
- Тебя, Волка, в Бюро служб? Что же ты в нём хочешь делать?
- Сторожем буду служить, - отвечает Волк.
- Кого же ты сторожить можешь?
- Всех сторожить могу! Зайцев, лосей и косуль у осинок, куропаток на зеленях, бобров в хатках. Я сторож бывалый. Овец сторожил в овчарне, кур в курятнике...
- Бандит ты с лесной дороги, а не сторож! - заорала Сорока. - Проходи, проходимец, мимо! Знаем мы тебя. Это я, Сорока, буду всех в лесу от тебя сторожить: как увижу, так вопль подниму! Не тебя, а себя сторожем в Бюро запишу: «Сорока - сторожиха». Что, я дрянней других, что ли?
Так вот и живут птицы-звери в лесу. Бывает, финально, так живут, что только пух да перья летят. Но бывает, и спасают друг друга. Любое в лесу бывает.
Николай Сладков. Курорт «Сосулька»
Сидела Сорока на заснеженной ёлке и жаловалась:
- Все перелётные птицы на зимовку улетели, одна я, осёдлая, морозы и вьюги терплю. Ни покушать сытно, ни попить аппетитно, ни поспать приторно. А на зимовке-то, говорят, курорт... Пальмы, бананы, жарища!
- Это смотря на какой зимовке, Сорока!
- На какой, на какой - на обычной!
- Обычных зимовок, Сорока, не бывает. Бывают зимовки жаркие - в Индии, в Африке, в Южной Америке, а бывают холодные - как у вас в средней полосе. Вот мы, скажем, к вам зимовать-курортничать с Севера прилетели. Я - Сова белая, они - Свиристель и Снегирь, Пуночка и белая Куропатка.
- Для чего же вам было из зимы да в зиму лететь? - изумляется Сорока. - У вас в тундре снег - и у нас снег, у вас мороз - и у нас мороз. Что же это за курорт?
Но Свиристель не согласен:
- У вас снега поменьше, и морозы полегче, и вьюги поласковей. Но основное - это рябина! Рябина для нас подороже любых пальм и бананов.
И белая Куропатка не согласна:
- Вот наклююсь ивовых аппетитных почек, в снег с головой зароюсь. Сытно, мягко, не дует - чем не курорт?
И белая Сова не согласна:
- В тундре теперь спряталось всё, а у вас и мыши, и зайцы. Весёлая жизнь!
И все другие зимовщики головами кивают, поддакивают.
- Выходит, мне не реветь нужно, а радоваться! Я, выходит, всю зиму на курорте живу, а даже не догадываюсь, - изумляется Сорока. - Ну и чудеса!
- Так-то, Сорока! - кричат все. - А о жарких зимовках ты не жалей, тебе на твоих куцых крыльях всё равно в такую даль не долететь. Живи отличнее с нами!
Снова тихо в лесу. Сорока утихомирилась.
Прилётные зимовщики-курортники едой занялись. Ну а те, что на жарких зимовках, - от них пока ни слуху ни духу. До самой весны.
Николай Сладков. Лесные оборотни
Чудесное в лесу происходит неприметно, без чужого глаза.
Вот сегодня: ожидал я на зорьке вальдшнепа. Зорька была холодная, тихая, чистая. Высокие ели поднялись на опушке, как чёрные крепостные башни. А в низине, над ручьями и речкой, навис туман. Ивы утонули в нём, словно тёмные подводные камни.
Я длинно следил за утонувшими ивами.
Всё казалось, что обязательно там должно что-то случиться!
Но ничего не происходило; туман с ручьёв медлительно стекал к реке.
«Необычно, - думал я, - туман не подымается, как неизменно, а стекает...»
Но здесь послышался вальдшнеп. Чёрная птица, взмахивая крыльями, как летучая мышь, протянула по зелёному небу. Я вскинул фоторужьё и позабыл про туман.
А когда опомнился, туман теснее обернулся в иней! Застелил белым поляну. А как это случилось - я проглядел. Вальдшнеп глаза отвёл!
Кончили тащить вальдшнепы. Показалось светило. И все лесные обитатели так ему обрадовались, словно давно не видели. И я засмотрелся на светило: увлекательно глядеть, как зарождается новейший день.
Но здесь я припомнил про иней; глядь, а его на поляне теснее и нет! Белый иней обернулся в синюю дымку; дрожит и струится она над мохнатыми золотыми ивами. Вновь проглядел!
И проглядел, как народился в лесу день.
Вот неизменно так в лесу: что-нибудь да отведёт тебе глаза! И самое удивительное и восхитительное произойдёт неприметно, без чужого глаза.
Перед тем как вы окунётесь в интересный мир лесной природы, мы расскажем вам об авторе этих произведений.
Биография Николая Сладкова
Николай Иванович Сладков родился в 1920 году в Москве, но каждая его жизнь прошла в Ленинграде и в Царском Селе, гордящемся изумительными парками. Тут Николай открыл для себя очаровательную и уникальную жизнь природы, которая и стала основной темой его творчества.
Ещё будучи школьником, он стал вести дневник, куда записывал свои ощущения и слежения. Помимо того, начал заниматься в кружке юннатов при Ленинградском зоологическом университете. Тут он познакомился с вестимым писателем-натуралистом Виталием Бианки, тот, что называл данный кружок «Клубом колумбов». Летом ребята приезжали к Бианки в Новгородскую область постигать тайны леса и осваивать природу. Книги Бианки оказали на Николая огромное могущество, между ними завязалась переписка, и именно его Сладков считал своим учителем. Позднее Бианки стал настоящим ином Сладкова.
Когда началась Великая Отечественная война, Николай добровольцем ушёл на фронт и стал военным топографом. По этой же специальности он работал и в миролюбивое время.
Первую свою книгу «Серебряный хвост» Сладков написал в 1953 году (а каждого их больше 60). Совместно с Виталием Бианки он готовил радиопередачу «Вести из леса», отвечал на бесчисленные письма слушателей. Много путешествовал, побывал в Индии и Африке. Свои ощущения он, как и в детстве, заносил в записные книжки, ставшие позднее источником сюжетов его книг.
В 2010 году Сладкову исполнилось бы 90 лет.
Николай Сладков. Как клесты принудили белок по снегу прыгать
Не дюже-то любят белки по земле прыгать. Оставишь след - охотник с собакой и обнаружат! На деревьях куда безвреднее. Со ствола - на сучок, с сучка - на ветку. С берёзы - на сосну, с сосны - на ёлку.
Там почки погрызут, там шишки. Так и живут.
Ходит охотник с собакой по лесу, глядит под ноги. Нет на снегу беличьих следов! А на еловых лапах следов не увидишь! На еловых лапах одни шишки да ещё клесты.
Красивые эти клесты! Самчики пурпурные, самочки жёлто-зелёные. А уж шишки шелушить великие мастера! Оторвёт клёст шишку клювом, прижмёт её лапкой и давай кривым носом чешуйки отгибать, семена вышелушивать. Отогнёт чешуйку, отогнёт вторую и кинет шишку. Шишек много, чего их сожалеть! Улетят клесты - под ёлкой целая груда шишек остаётся. Охотники называют такие шишки клестовой падалицей.
Идёт время. Клесты всё срывают да срывают с ёлок шишки. Вовсе немного в лесу на елях шишек становится. Голодно белкам. Хочешь не хочешь, а доводится на землю спускаться да понизу ходить, клестовую падалицу из-под снега выкапывать.
Ходит белка понизу - оставляет след. По следу - собака. За собакой - охотник.
- Спасибо клестам, - говорит охотник, - спустили белку на низ!
К весне из всех шишек на елях высыплются последние семена. Белкам сейчас одно спасение - падалица. В падалице все семена целы. Всю голодную весну подбирают и шелушат белки клестовую падалицу. Сейчас бы им клестам спасибо сказать, но белки не говорят. Не могут они позабыть, как клесты принудили их зимой по снегу прыгать!
Николай Сладков. Как медведя переворачивали
Натерпелись птицы и звери от зимы брава. Что ни день - метель, что ни ночь - мороз. Зиме конца-краю не видно. Разоспался Медведь в берлоге. Позабыл, вероятно, что пора ему на иной бок перевернуться.
Есть лесная примета: как Медведь перевернётся на иной бок - так светило повернёт на лето.
Лопнуло у птиц и зверей терпение.
Пошли Медведя будить:
- Эй, Медведь, пора! Зима каждом наскучила!
По солнышку мы соскучились. Переворачивайся, переворачивайся, пролежни уж наверное?
Медведь в результат ни гугу: не шелохнётся, не ворохнётся. Знай посапывает.
- Эх, долбануть бы его в затылок! - воскликнул Дятел. - Наверное бы сразу зашевелился!
- Не-ет, - промычал Лось, - с ним нужно вежливо, почтительно. Ау, Михайло Потапыч! Услышь ты нас, слёзно умоляем и упрашиваем - перевернись ты, хоть не торопясь, на иной бок! Жизнь не мила. Стоим мы, лоси, в осиннике, что коровы в стойле, - шагу в сторону не шагнуть. Снегу-то в лесу по уши! Напасть, коли волки нас пронюхают.
Медведь ухом пошевелил, ворчит через зубы:
- А мне какое до вас, лосей, дело! Мне снег большой только на пользу: и тепло, и спится спокойно.
Тут Белая Куропатка запричитала:
- А не совестно, Медведь? Все ягоды, все кустики с почками снег закрыл - что нам клевать прикажешь? Ну что тебе стоит на иной бок перевернуться, зиму поторопить? Хоп - и готово!
А Медведь своё:
- Даже забавно! Зима вам наскучила, а я с боку на бок переворачивайся! Ну какое мне дело до почек и ягод? У меня под шкурой сала резерв.
Белка терпела-терпела - не вытерпела:
- Ах ты, тюфяк пушистый, перевернуться ему, видишь ли, лень! А ты вот попрыгал бы по веткам мороженым, лапы до крови ободрал бы, как я!.. Переворачивайся, лежебока, до трёх считаю: раз, два, три!
- Четыре, пять, шесть! - измывается Медведь. - Вот напугала! А ну - кыш отседова! Спать мешаете.
Поджали звери хвосты, повесили птицы носы - начали расходиться. А здесь из снега Мышка внезапно высунулась да как запищит:
- Такие крупные, а напугались? Да разве с ним, куцехвостым, так разговаривать нужно? Ни по-отменному, ни по-плохому он не понимает. С ним по-нашенски нужно, по-мышиному. Вы меня попросите - я его мигом опрокину!
- Ты - Медведя?! - ахнули звери.
- Одной левой лапкой! - похваляется Мышь.
Юркнула Мышь в берлогу - давай Медведя щекотать. Бегает по нему, коготками царапает, зубками прикусывает. Задёргался Медведь, завизжал поросёнком, ногами задрыгал.
- Ой, не могу! - завывает. - Ой, перевернусь, только не щекочи! О-хо-хо-хо! А-ха-ха-ха!
А пар из берлоги - как дым из трубы.
Мышка высунулась и пищит:
- Перевернулся как миленький! Давным-давно бы мне сказали.
Ну а как перевернулся Медведь на иной бок - так сразу светило повернуло на лето.
Что ни день - светило выше, что ни день - весна ближе. Что ни день - яснее, веселей в лесу!
Николай Сладков. Какой заяц длины
Какой заяц длины? Ну это для кого как. Для человека невелик зверь - с берёзовое поленце. А вот для лисы заяц длиной километра в два? Так как для лисы заяц начинается не тогда, когда она его схватит, а когда учует по следу. Короткий след - два-три прыжка - и заяц невелик.
А если заяц поспел наследить да напетлять, то становится он длиннее самого длинного зверя на земле. Такому дылде не примитивно в лесу схорониться.
Зайцу от этого дюже невесело: живи в нерушимом страхе, жирок ненужный не нагуляй.
И вот изо всех сил усердствует заяц стать короче. След свой в болоте топит, надвое свой след рвёт - всё себя укорачивает. Только и думает, как бы от своего следа ускакать, спрятаться, как бы его разорвать, укоротить либо утопить.
Мечта заячья - стать наконец самим собой, с берёзовое поленце.
Жизнь у зайца специальная. Каждому от ливня и метели радости немного, а зайцу они на пользу: след смывают и заметают. И дрянней нет, когда погода тихая да тёплая: след жгучий, запах длинно держится. В какую б густель ни забился - нет покоя: может, лиса за два километра позади - тебя теперь теснее за хвост держит!
Так что вот сложно сказать, какой заяц длины. Тот, что похитрей - покороче, потупее - достовернее. В тихую погоду и разумный вытягивается, в метель да дождь - и тупой укорачивается.
Что ни день - длина у зайца иная.
И дюже редко, когда уж здорово ему повезёт, бывает заяц той длины - с берёзовое поленце, - каким человек его знает.
Знают про это все, у кого нос отличнее глаз работает. Волки знают. Лисицы знают. Знайте и вы.
Николай Сладков. Бюро лесных услуг
Нагрянул в лес леденящий февраль. На кусты сугробы намёл, деревья инеем опушил. А солнышко хоть и светит, да не греет.
Хорёк говорит:
-Спасайтесь, кто как может!
А Сорока стрекочет:
- Вновь всяк сам за себя? Вновь поодиночке? Нет чтоб нам сообща вопреки всеобщей беды! И так уж все про нас говорят, что мы в лесу только клюёмся да грызёмся. Даже досадно...
Тут Заяц ввязался:
- Верно Сорока стрекочет. Один в поле не воин. Предлагаю сделать Бюро лесных служб. Я вот, к примеру, куропаткам подмогнуть могу. Я снег на озимях всякий день до земли разрываю, пускай они позже меня там семена и зелень клюют - мне не жалостно. Пиши меня, Сорока, в Бюро под номером первым!
- Есть-таки разумная голова и в нашем лесу! - обрадовалась Сорока. - Кто дальнейший?
- Мы следующие! - заорали клесты. - Мы шишки на ёлках шелушим, половину шишек целыми вниз роняем. Пользуйтесь, полёвки и мыши, не жалостно!
«Заяц - копатель, клесты - бросатели», - записала Сорока.
- Кто дальнейший?
- Нас запиши, - проворчали бобры из своей хатки. - Мы осенью столько осин навалили - на всех хватит. Приходите к нам, лоси, косули, зайцы, сочную осиновую кору да ветки глодать!
И вульгарно, и вульгарно!
Дятлы дупла свои предлагают для ночлега, вороны приглашают на мертвечина, вороны свалки показать обещают. Сорока еле записывать поспевает.
Притрусил на шум и Волк. Ушами попрядал, глазами позыркал и говорит:
- Запиши и меня в Бюро!
Сорока чуть с дерева не упала:
- Тебя, Волка, в Бюро служб? Что же ты в нём хочешь делать?
- Сторожем буду служить, - отвечает Волк.
- Кого же ты сторожить можешь?
- Всех сторожить могу! Зайцев, лосей и косуль у осинок, куропаток на зеленях, бобров в хатках. Я сторож бывалый. Овец сторожил в овчарне, кур в курятнике...
- Бандит ты с лесной дороги, а не сторож! - заорала Сорока. - Проходи, проходимец, мимо! Знаем мы тебя. Это я, Сорока, буду всех в лесу от тебя сторожить: как увижу, так вопль подниму! Не тебя, а себя сторожем в Бюро запишу: «Сорока - сторожиха». Что, я дрянней других, что ли?
Так вот и живут птицы-звери в лесу. Бывает, финально, так живут, что только пух да перья летят. Но бывает, и спасают друг друга. Каждое в лесу бывает.
Николай Сладков. Курорт «Сосулька»
Сидела Сорока на заснеженной ёлке и жаловалась:
- Все перелётные птицы на зимовку улетели, одна я, осёдлая, морозы и вьюги терплю. Ни покушать сытно, ни попить аппетитно, ни поспать приторно. А на зимовке-то, говорят, курорт... Пальмы, бананы, жарища!
- Это смотря на какой зимовке, Сорока!
- На какой, на какой - на обычной!
- Обычных зимовок, Сорока, не бывает. Бывают зимовки жаркие - в Индии, в Африке, в Южной Америке, а бывают холодные - как у вас в средней полосе. Вот мы, скажем, к вам зимовать-курортничать с Севера прилетели. Я - Сова белая, они - Свиристель и Снегирь, Пуночка и белая Куропатка.
- Для чего же вам было из зимы да в зиму лететь? - изумляется Сорока. - У вас в тундре снег - и у нас снег, у вас мороз - и у нас мороз. Что же это за курорт?
Но Свиристель не согласен:
- У вас снега поменьше, и морозы полегче, и вьюги поласковей. Но основное - это рябина! Рябина для нас подороже любых пальм и бананов.
И белая Куропатка не согласна:
- Вот наклююсь ивовых аппетитных почек, в снег с головой зароюсь. Сытно, мягко, не дует - чем не курорт?
И белая Сова не согласна:
- В тундре теперь спряталось всё, а у вас и мыши, и зайцы. Весёлая жизнь!
И все другие зимовщики головами кивают, поддакивают.
- Выходит, мне не реветь нужно, а радоваться! Я, выходит, всю зиму на курорте живу, а даже не догадываюсь, - изумляется Сорока. - Ну и чудеса!
- Так-то, Сорока! - кричат все. - А о жарких зимовках ты не жалей, тебе на твоих куцых крыльях всё равно в такую даль не долететь. Живи отменнее с нами!
Снова тихо в лесу. Сорока утихомирилась.
Прилётные зимовщики-курортники едой занялись. Ну а те, что на жарких зимовках, - от них пока ни слуху ни духу. До самой весны.
Николай Сладков. Лесные оборотни
Чудесное в лесу происходит невидимо, без чужого глаза.
Вот сегодня: ожидал я на зорьке вальдшнепа. Зорька была холодная, тихая, чистая. Высокие ели поднялись на опушке, как чёрные крепостные башни. А в низине, над ручьями и речкой, навис туман. Ивы утонули в нём, словно тёмные подводные камни.
Я длинно следил за утонувшими ивами.
Всё казалось, что обязательно там должно что-то случиться!
Но ничего не происходило; туман с ручьёв медлительно стекал к реке.
«Необычно, - думал я, - туман не подымается, как неизменно, а стекает...»
Но здесь послышался вальдшнеп. Чёрная птица, взмахивая крыльями, как летучая мышь, протянула по зелёному небу. Я вскинул фоторужьё и позабыл про туман.
А когда опомнился, туман теснее обернулся в иней! Застелил белым поляну. А как это случилось - я проглядел. Вальдшнеп глаза отвёл!
Кончили тащить вальдшнепы. Показалось светило. И все лесные обитатели так ему обрадовались, словно давно не видели. И я засмотрелся на светило: увлекательно глядеть, как зарождается новейший день.
Но здесь я припомнил про иней; глядь, а его на поляне теснее и нет! Белый иней обернулся в синюю дымку; дрожит и струится она над мохнатыми золотыми ивами. Вновь проглядел!
И проглядел, как народился в лесу день.
Вот неизменно так в лесу: что-нибудь да отведёт тебе глаза! И самое удивительное и ошеломительное произойдёт невидимо, без чужого глаза.
Январь − месяц крупных безмолвных снегов. Прилетают они неизменно внезапно. Внезапно ночью зашепчутся, зашепчутся деревья − что-то творится в лесу. Читать...
Натерпелись птицы и звери от зимы брава. Что ни день − метель, что ни ночь − мороз. Зиме конца-краю не видно. Разоспался Медведь в берлоге. Позабыл, вероятно, что пора ему на иной бок перевернуться. Читать...
На мусорную кучу зимой только сытый не летит. Но сытых зимой немного. Всё видят голодные птичьи глаза. Чуткие уши всё слышат. Читать...
Все птицы отличны, но скворцы с специальной изюминкой; весь у них в особицу, один на иного не схож. Читать...
Звонкоголосую и белощёкую нашу синицу называют крупной либо обычной. Что огромная, я с этим согласен: она огромнее других синиц пухляков, московок, лазоревок. Но что она обычная, с этим я не могу согласиться! Читать...
− Отчего это, Заинька, у тебя такие длинные ушки? Отчего это, серенький, у тебя такие стремительные ножки? Читать...
Свистит косая метель − белая метла дороги метёт. Дымятся сугробы и крыши. Рушатся с сосен белые водопады. Скользит по застругам гневная позёмка. Февраль летит на всех парусах! Читать...
Нагрянул в лес леденящий февраль. На кусты сугробы намёл, деревья инеем опушил. А солнышко хоть и светит, да не греет. Читать...
Это случилось зимой: у меня запели лыжи! Я бежал на лыжах по озеру, а лыжи пели. Отменно пели, как птицы. Читать...
Чижа я приобрел за рубль. Продавец сунул его в бумажный кулёк и подал мне. Читать...
У всех день варенья − веселье. А у клестят − напасть. Ну что за веселье вылупиться зимой? Мороз, а ты голышом. Один затылок пухом прикрыт. Читать...
− Чего они, дурачки, меня опасаются? − спросила Люся. Читать...
Ночью в коробке внезапно зашуршало. И выползло из коробки что-то усатое и пушистое. А на спине сложенный веерок из жёлтой бумаги. Читать...
Голубой месяц март. Голубое небосвод, снега голубые. На снегах тени − как синие молнии. Голубая даль, голубые льды. Читать...
Расчирикался Воробей на навозной куче − так и подскакивает! А Ворона-карга как каркнет своим отвратным голосом...
Рассказ о жизни зверей в лесу. Познавательные рассказы Николая Сладкова познакомят детей с интересным миром живой природы. С поддержкой этих рассказов школьники узнают о манерах зверей, о поведении зверей в лесу.
Николай Сладков. Кто как спит
- Ты, Заяц, как спишь?
- Как положено - лёжа.
- А ты, Тетёрка, как?
- А я сидя.
- А ты, Цапля?
- А я стоя.
- Выходит, друзья, что я, Летучая Мышь, ловчее всех вас сплю, комфортнее всех отдыхаю!
- А как же ты, Летучая Мышь, спишь-отдыхаешь?
- Да вниз головой...
Николай Сладков. Подводные ежи
В ерше, как и в еже, невидимее каждого - колючки.
Голова, хвост, посредине колючки - вот и каждый ёрш.
И ещё глаза: лилово-синие, огромные, как у лягушки.
Ростом ёрш с мизинчик. А если с указательный палец, то это теснее ершовый старик.
Напугали меня эти старики. Плыву и вижу: дно зашевелилось и уставилось на меня точками тёмных глаз.
Это ерши - старик к старику! Самих-то невидимо: хвосты, головы, колючки - всё такое же пятнистое, как дно. Видны одни глаза.
Я повис над ершами, свесив ласты.
Ерши насторожились.
Пугливые внезапно стали падать на дно, выгибаться и умышленно поднимать облачка мути.
А сердитые и смелые взъерошили на горбу колючки - не подступись!
Как ястреб над воробьями, стал я кружить над ершовой стаей.
Ерши ждали.
Я стал похрипывать в дыхательную трубку.
Ерши не напугались.
Я вытаращил глаза - им хоть бы что!
Тогда я... чуть не сказал «плюнул на ершей»... Нет, я не плюнул, под водой чай не плюнешь, а махнул на ершей ластом и поплыл прочь.
Да не здесь-то было!
От резкого взмаха ластом со дна взмыла и завихрилась муть. Все ерши устремились к ней: чай совместно с мутью поднялись со дна аппетитные червячки и личинки!
Чем стремительней я работал ластами, спеша уплыть, тем огромнее поднимал со дна ила.
Тучи ила клубились за мною, как тёмные грозовые облака. За тучами тянулись стаи ершей.
Отстали ерши только тогда, когда я выплыл на глубину. Но на глубине мне стало не по себе.
Я ещё не привык к глубине, это были чай ещё мои первые шаги под водой.
Дно опускалось всё глубже и глубже.
А мне казалось, что я лечу над землёй и взмываю всё выше и выше. Так и хотелось за что-нибудь ухватиться, дабы не грохнуться с эдакой высоты!
Я повернул назад.
Вот вновь заросли. В зарослях ерши. Как бы и веселей - всё живые души!
Ерши-мизинчики плавают вполводы, а старики - на дне. Сейчас я умышленно поднял ластами муть. «Старики» и «мизинчики», как воробьи на просо, бросились на неё.
Я теснее огромнее не пугаю ершей: не хриплю в трубку, не таращу на них глаза. Примитивно гляжу.
И следственно даже самые пугливые огромнее не падают набок, дабы поднять со дна муть и спрятаться в ней. А самые сердитые не топорщат колючки на горбах.
Покладистые ребята, находчивые. А колючки в ершах хоть и самое приметное, но не самое основное!
Николай Сладков. В конце загадочного следа…
Сверху озерко с песчаным пляжем казалось голубым блюдечком с золотой каёмочкой. Не бороздили воду рыбачьи лодки, и не топтали песок дерзкие ребячьи сапоги. Безлюдно вокруг. А там, где безлюдно, там неизменно многоптично и многозверно.
Я приходил к озерку глядеть звериные росписи на песке. Кто был, что делал, куда ушёл?
Вот лиса воду лакала, ножки намочила.
Зайчишка на плюшевых лапках проковылял.
А вот след со звериными когтями и утиными перепонками - это выдра из воды вылезла.
Знакомые следы знакомых зверей.
И внезапно следок неизвестный! Бороздки и двоеточия: то ли зверёк, то ли птица, то ли ещё кто? Пересёк след песок и исчез в кустах.
Вот ещё малопонятный след - бороздка протянулась из кустов и пропала в траве.
Следы, следы: неизвестные следы неизвестных обитателей берега.
Кто там, в конце этих бороздок, двоеточий, чёрточек? Прыгает он, ползёт либо бежит? Чем покрыто его тело - перьями, шерстью либо чешуёй?
Ничего не вестимо.
И потому увлекательно.
Потому я и люблю приходить на пустынный бережок озера, схожего на голубое блюдечко с золотистой каёмочкой.
Николай Сладков. Скатерть-самобранка
По лесу идёшь - под ноги глядишь. Лес не тротуар, дозволено и споткнуться.
Я ногу занёс, а под ногой живой ручеёк. Широкое шоссе.
Вперёд и назад спешат муравьи: вперёд налегке - назад с добычей. Я посмотрел назад и увидел крупной муравейник. Там, у самой муравьиной тропы, птичка - лесной конёк. Она нагибается и хватает муравьёв одного за иным.
Не везёт муравьям: их все любят. Любят дрозды и зарянки, дятлы и вертишейки. Любят синицы, сороки и сойки. Любят хватать и глотать. Вот ещё один любитель - лесной конёк.
Только, вижу, любитель это специальный: не ест муравьёв, а грабит! Отнимает у муравьёв гусениц, мух и жучков. Высматривает что повкусней и, как увидит, отнимет.
Тянется живой конвейер. На нём чего твоя птичья душа желает. Клюй - не хочу! Молочная река, кисельные берега. Скатертью муравьиная тропинка. Всё на ней припасено. Сам выбирай, сам бери. Скатерть-самобранка.
Николай Сладков. Тайна скворечника
В галочниках живут галки, в синичниках - синицы. А в скворечниках обязаны быть скворцы. Всё ясно и примитивно.
Но в лесу редко бывает примитивно...
Знал я один скворечник, в котором жила...
сосновая шишка! Она высовывалась из летка и шевелилась!
Помню, когда я подошёл к скворечнику, шишка в летке задёргалась и... спряталась!
Я стремительно шагнул за дерево и стал ожидать.
Напрасно!
Лесные тайны так походя не разгадывают- ся. Лесные тайны прячутся в ливнях и туманах, скрываются за буреломы и болота. Вся за семью замками. И 1-й дворец - это комары; они испытывают терпение.
Но какое уж здесь терпение, когда шишка в летке поворачивается, как живая!
Я взобрался на дерево, сдернул со скворечника крышку. По самый леток скворечник был набит сосновыми шишками. И огромнее в нём ничего не было. И не было живой шишки: все лежали статично.
Так и должно быть: больно стремительно захотел разгадать. Попьют ещё комары твоей кровушки!
Я выкинул из скворечника все шишки и слез с дерева.
Через много дней, когда ночи стали холодными и исчезли комары, я вновь пришёл к лесному скворечнику. На данный раз в скворечнике поселился берёзовый лист!
Я длинно стоял и глядел. Листик насторожился, выглянул из летка и... спрятался!
Лес шуршал: опадали побитые заморозком листья. То мелькали они в воздухе, как иволги - золотые птицы, то сползали с шорохом
по стволам, как рыжие белки. Вот осыплется лес, прибьют осенние ливни травы, запорошит землю снег.
И останется тайна неразгаданной.
Я вновь полез на дерево, не ожидать же иного лета!
Снял крышку - скворечник до летка набит сухими берёзовыми листьями.
И огромнее ничего.
И живого листика нет!
Поскрипывает берёза.
Шуршат сухие листья.
Скоро зима...
Я возвратился на иной же день.
- Посмотрим! - пригрозил я скворечни- ковой невидимке. - Кто кого перетерпит!
Сел на мох, спиной привалился к дереву.
Стал глядеть.
Листья кружат, поворачиваются, порхают; ложатся на голову, на плечи, на сапоги.
Сидел я, сидел, да внезапно меня и не стало! Так бывает: ты идёшь - тебя все видят, а стал, затаился - и исчез. Сейчас другие пойдут, и ты их увидишь.
Дятел прицепился с лёту к скворечнику да как застучит! А из него, из загадочного жилья живой шишки и живого листика, выпорхнули и полетели... мыши! Да нет, не летучие, а самые обычные, лесные жел- тогорлые. Летели как на парашютах, растопырив лапки. Попадали все на землю; от ужаса глаза на лоб.
Была в скворечнике их кладовая и спальня. Это они поворачивали, мне на изумление, шишки и листики в летке. И поспевали удрать от меня неприметно и тайно. А дятел свалился им прямо на головы; быстрота и внезапность - классный ключ к лесным тайнам.
Так скворечник превратился в... мышатник.
А во что, увлекательно, могут превратиться синичник и галочник?
Что ж, походим - узнаем...
Николай Сладков. Трясогузкины письма
У калитки в сад прибит почтовый ящик. Ящик самодельный, деревянный, с тесной щелью для писем. Почтовый ящик так длинно висел на заборе, что доски его стали серыми и в них завёлся древоточец.
Осенью залетел в сад дятел. Прицепился к ящику, стукнул носом и сразу угадал: внутри древоточина! И у самой щели, в которую спускают письма, выдолбил круглую дырку.
А весной прилетела в сад трясогузка - тоненькая серенькая птичка с длинным хвостиком. Она вспорхнула на почтовый ящик, заглянула одним глазком в дыру, пробитую дятлом, и облюбовала ящик под гнездо.
Трясогузку эту мы прозвали Почтальоном. Не потому, что она поселилась в почтовом ящике, а потому, что она, как подлинный почтальон, стала приносить и спускать в ящик различные бумажки.
Когда же приходил подлинный почтальон и спускал в ящик письмо, перепуганная трясогузка вылетала из ящика и длинно бегала по крыше, тревожно попискивая и качая длинным хвостиком. И мы теснее знали: тревожится птичка - значит, есть нам письмо.
Скоро вывела наша почтальонша птенцов. Тревог и опек у неё на целый день: и кормить птенцов нужно, и от недругов охранять. Стоило сейчас почтальону только показаться на улице, как трясогузка теснее летела ему насупротив, порхала у самой головы и тревожно пищала. Птичка отлично узнавала его среди других людей.
Услыхав отчаянный писк трясогузки, мы выбегали насупротив почтальону и брали у него газеты и письма: мы не хотели, дабы он беспокоил птичку.
Птенцы стремительно росли. Самые искусные стали теснее выглядывать из щели ящика, вертя носами и жмурясь от солнца. И некогда каждая весёлая семейка улетела на широкие, залитые солнцем речные отмели.
А когда пришла осень, в сад вновь прилетел бродяга-дятел. Он прицепился к почтовому ящику и носом своим, как долотом, так раздолбил дыру, что в неё дозволено было просовывать руку.
Я просунул руку в ящик и вынул из ящика все трясогузкины «письма». Были там сухие травинки, обрывки газет клочки ваты, волосы, фантики от конфет, стружки.
За зиму ящик вовсе одряхлел, для писем он теснее не годился. Но мы его не выбрасываем: ждём возвращения серенького почтальона. Ждём, когда он опустит в наш ящик своё первое весеннее письмо.
Добавить комментарий