Жизнь Александра Грина
Писатель Грин - Александр Степанович Гриневский - скончался в июле 1932 года в Ветхом Крыму - небольшом городе, заросшем вековыми ореховыми деревьями.
Грим прожил тяжёлую жизнь. Все в ней, как умышленно, сложилось так, дабы сделать из Грина бандита либо злого обывателя. Было непостижимо, как данный печальный человек, не запятнав, пронёс через невыносимое существование дар мощного воображения, чистоту чувств и застенчивую улыбку.
Биография Грина - безжалостный приговор дореволюционному строю человеческих отношений. Ветхая Россия наградила Грина жестоко, - она отняла у него ещё с детских лет любовь к реальности. Окружающее было ужасным, жизнь - нестерпимой. Она была схожа на дикий самосуд. Грин уцелел, но недоверие к реальности осталось у него на всю жизнь. Он неизменно пытался уйти от неё, считая, что отличнее жить неуловимыми снами, чем «дрянью и мусором» всякого дня.
Грин начал писать и сотворил в своих книгах мир весёлых и отважных людей, очаровательную землю, полную душистых зарослей и солнца, - землю, не нанесённую на карту, и чудесные события, кружащие голову, как глоток вина.
«Я неизменно примечал, - пишет Максим Горький в книге „Мои университеты“, - что людям нравятся увлекательные рассказы только потому, что разрешают им позабыть на час времени тяжёлую, но привычную жизнь».
Эти слова целиком относятся к Грину.
Русская жизнь была ограничена для него обывательской Вяткой, чумазой ремесленной школой, ночлежными домами, непосильным трудом, тюрьмой и хроническим голодом. Но где-то за чертой серого горизонта сверкали страны, сделанные из света, морских ветров и цветущих трав. Там жили люди, каштановые от солнца, - золотоискатели, охотники, художники, неунывающие бродяги, самоотверженные женщины, весёлые и нежные, как дети, но раньше каждого - моряки.
Жить без надежды в то, что такие страны цветут и шумят где-то на океанских островах, было для Грина слишком трудно, порой нестерпимо.
Пришла революция. Ею было поколеблено многое, что угнетало Грина: звериный строй прошлых человеческих отношений, эксплуатация, отщепенство, - всё, что принуждало Грина бежать от жизни в область сновидений и книг.
Грин откровенно радовался её приходу, но красивые дали нового грядущего, вызванного к жизни революцией, были ещё неясно видны, а Грин принадлежал к людям, страдающим нерушимым нетерпением.
Революция пришла не в торжественном уборе, а пришла как запылённый воин, как хирург. Она вспахала тысячелетние пласты затхлого быта.
Светлое грядущее казалось Грину дюже далёким, а он хотел осязать его теперь, неотлагательно. Он хотел дышать чистым воздухом грядущих городов, громких от листвы и детского хохота, входить в дома людей грядущего, участвовать совместно с ними в пленительных экспедициях, жить рядом с ними осмысленной и весёлой жизнью.
Действительность не могла дать этого Грину тут же же. Только воображение могло перенести его в желанную атмосферу, в круг самых необыкновенных событий и людей.
Это нерушимое, примерно детское нетерпеливость, желание теперь же увидеть финальный итог эпохальных событий, сознание, что до этого ещё вдалеке, что перестройка жизни - дело долгое, всё это вызывало у Грина досаду.
Раньше он был нетерпим в своём отрицании реальности, теперь он был нетерпим в своей требовательности к людям, сделавшим новое социум. Он не примечал быстрого хода событий и думал, что они идут нестерпимо медлительно.
Если бы социалистический строй расцвёл, как в сказке, за одну ночь, то Грин пришёл бы в фурор. Но ожидать он не умел и не хотел. Ожидание нагоняло на него скуку и разрушало поэтический строй его ощущений.
Может быть, в этом и заключалась повод непонятной для нас отчужденности Грина от времени.
Грин скончался на пороге социалистического социума, не зная, в какое время гибнет. Он скончался слишком рано.
Смерть застала его в самом начале сердечного перелома. Грин начал прислушиваться и пронзительно присматриваться к реальности. Если бы не гибель, то, может быть, он вошел бы в ряды нашей литературы как один из особенно оригинальных писателей, органически сливших реализм со свободным и храбрым воображением.
Отец Грина - участник польского восстания 1863 года - был сослан в Вятку, работал там счетоводом в клинике, спился и скончался в нищете.
Сын Александр - грядущий писатель - рос мечтательным, нетерпеливым и рассеянным мальчуганом. Он увлекался большинством пророческой, но ничего не доводил до конца. Учился он нехорошо, но запоем читал Майн-Рида, Жюля Правильна, Густава Эмара и Жаколио.
«Слова „Ориноко“, „Миссисипи“, „Суматра“ звучали для меня, как музыка», - говорил потом об этом времени Грин.
Теперешней молодежи сложно осознать, как неотразимо действовали эти писатели на ребят, подросших в бывшей русской глухомани.
«Дабы осознать это, - говорит Грин в своей биографии, - нужно знать захолустный обиход того времени, обиход глухого города. Класснее каждого передает эту атмосферу напряженной мнительности, ложного самолюбия и срама рассказ Чехова „Моя жизнь“. Когда я читал данный рассказ, я как бы всецело читал о Вятке».
С восьми лет Грин начал напряжённо думать о путешествиях. Жажду путешествия он сберег до самой гибели. Всякое путешествие, даже самое незначительное, вызывало у него большое волнение.
Грин с мелких лет владел дюже точным воображением. Когда он стал писателем, то представлял себе те несуществующие страны, где происходило действие его рассказов, не как туманные пейзажи, а как классно изученные, сотни раз исхоженные места.
Он мог бы нарисовать подробную карту этих мест, мог подметить весь поворот дороги и нрав растительности, весь изгиб реки и расположение домов, мог, наконец, перечислить все корабли, стоящие в несуществующих гаванях, со всеми их морскими особенностями и свойствами легкомысленной и жизнерадостной корабельной команды.
Вот пример такого точного несуществующего пейзажа. В рассказе «Колония Ланфиер» Грин пишет:
«На севере статичным зелёным стадом мерк лес, огибая до горизонта цепь меловых скал, испещрённых расселинами и пятнышками худосочных кустарников.
На востоке, за озером, вилась белая нитка дороги, ведущей за город. По краям её кое-где торчали деревья, казавшиеся маленькими, как побеги салата.
На западе, облегая изрытую оврагами и холмами равнину, простиралась синяя, блестящая белыми искрами гладь океана.
А к югу, из центра отлогой воронки, где пестрели дома и фермы, окружённые небрежно рассаженной зеленью, тянулись косые четырёхугольники плантаций и вспаханных полей колонии Ланфиер».
С ранних лет Грин утомился от безрадостного существования.
Дома мальчугана непрерывно били, даже больная, измученная домашней работой мать с каким-то необычным удовольствием дразнила сына песенкой:
А в неволе
Поневоле,
Как собака, прозябай!
«Я мучился, слыша это, - говорил Грин, - так как песня относилась ко мне, предрекая моё грядущее».
С огромным трудом папа отдал Грина в настоящее училище.
Из училища Грина исключили за девственные стихи о своём изумительном наставнике.
Отец жестоко избил его, а потом несколько дней обивал пороги у директора училища, унижался, ходил к губернатору, просил, дабы сына не исключали, но ничто не помогло.
Отец пытался устроить Грина в гимназию, но его туда не приняли. Город теснее выдал маленькому мальчугану неписанный «волчий билет». Пришлось отдать Грина в городское училище.
Мать скончалась. Папа Грина скоро женился на вдове псаломщика. У мачехи родился ребенок.
Жизнь шла по-бывшему без любых событий, в тесноте убогой квартиры, среди чумазых пелёнок и диких ссор. В училище процветали зверские драки, и кислый запах чернил прочно въедался в кожу, в волосы, в поношенные ученические блузы.
Мальчику доводилось перебелять за несколько копеек сметы городской клиники, переплетать книги, клеить бумажные фонари для иллюминации в день «восшествия на престол» Николая Второго и переписывать роли для актёров захолустного театра.
Грин принадлежал к числу людей, не умеющих устраиваться в жизни. В несчастьях он терялся, прятался от людей, стыдился своей бедности. Богатая фантазия мигом изменяла ему при первом же соударении с тяжёлой реальностью.
Уже в зрелом возрасте, дабы уйти от нужды, Грин придумал клеить из фанеры шкатулки и продавать их на рынке. Было это в Ветхом Крыму, где с эпохальным трудом удалось бы продать одну-две шкатулки. Так же беззащитна была попытка Грина избавиться от голода. Грин сделал лук, уходил с ним на окраины Ветхого Крыма и стрелял в птиц, веря убить хоть одну и покушать свежего мяса. Но из этого ничего, финально, не вышло.
Как все неудачники, Грин неизменно верил на случай, на непредвиденное блаженство.
Мечтами об «ослепительном случае» и радости полны все рассказы Грина, но огромнее каждого - его повесть «Алые паруса». Свойственно, что эту привлекательную и сказочную книгу Грин обдумывал и начал писать в Петрограде 1920 года, когда позже сыпняка он бродил по обледенелому городу и искал всякую ночь нового ночлега у случайных, полузнакомых людей.
«Алые паруса» - поэма, утверждающая силу человеческого духа, просвеченная насквозь, как утренним солнцем, любовью к сердечной юности и надеждой в то, что человек в порыве к счастью горазд своими же руками делать чудеса.
Уныло и однообразно тянулась вятская жизнь, пока весной 1895 года Грин не увидел на пристани извозчика и на нём 2-х штурманских учеников в белой матросской форме.
«Я остановился, - пишет об этом случае Грин, - и глядел как завороженный, на гостей из загадочного для меня, красивого мира. Я не завидовал. Я испытывал фурор и тоску».
С тех пор желания о морской службе, о «колоритном труде мореплавания» овладели Грином с особенной силой. Он начал собираться в Одессу.
Семье Грин был в тягость. Папа раздобыл ему на дорогу пять рублей и спешно попрощался со своим печальным сыном, ни разу не испытавшим ни отцовской ласки, ни любви.
Грин взял с собой акварельные краски, - он был уверен, что будет рисовать ими где-нибудь в Индии, на берегах Ганга, - взял нищенский скарб и в состоянии полного смятения и ликования уехал из Вятки.
«Я длинно видел на пристани в ораве, - рассказывает об этом отъезде Грин, - растерянное седобородое лицо папы. А мне грезилось море, покрытое парусами».
В Одессе случилась первая встреча Грина с морем - тем морем, что залило потом ослепительным светом страницы его рассказов.
О море написано уйма книг. Целая группа писателей и изыскателей пыталась передать необыкновенное, шестое чувство, которое дозволено назвать «чувством моря». Все они воспринимали море по-различному, но ни у одного из этих писателей не шумят и не переливаются на страницах такие торжественные моря, как у Грина.
Грин любил не столько море, сколько выдуманные им морские побережья, где соединялось всё, что он считал самым симпатичным в мире: архипелаги мифических островов, песчаные дюны, заросшие цветами, пенистая морская даль, тёплые лагуны, блестящие бронзой от обилия рыбы, вековые леса, смешавшие с запахом солёных бризов запах пышных зарослей, и, наконец, комфортабельные приморские города.
Почти в всем рассказе Грина встречаются изложения этих несуществующих городов - Лисса, Зурбагана, Гель-Гью и Гертона.
В образ этих вымышленных городов Грин вложил черты всех виденных им портов Чёрного моря.
Мечта была достигнута. Море лежало перед Грином как дорога чудес, но ветхое вятское прошлое тут же же дало себя знать. Грин с особенной остротой ощутил у моря свою беспомощность, ненужность и одиночество.
«Данный новейший мир не нуждался во мне, - пишет он. - Я ощущал себя стеснённым, чужим тут, как повсеместно. Мне было немножко печально».
Морская жизнь сразу же обернулась к Грину изнанкой.
Грин неделями слонялся по порту и трусливо просил капитанов взять его матросом на пароходы, но ему либо дерзко отказывали, либо высмеивали в глаза, - какой мог получиться матрос из хилого юноши с мечтательными глазами!
Наконец, Грину «повезло». Его взяли без жалованья учеником на пароход, ходивший из Одессы в Батум. На нём Грин сделал два осенних рейса.
От этих рейсов у Грина осталась память только о Ялте и хребте Кавказских гор.
«Огни Ялты запомнились огромнее каждого. Огни порта сливались с огнями небывалого города. Пароход приближался к молу при ясных звуках оркестра в саду. Пролетал запах цветов, тёплые порывы ветра. Вдалеке слышались голоса и хохот.
Остальная часть рейса мной позабыта, помимо неисчезающего с горизонта шествия снежных гор. Их растянутые на высоте неба вершины даже издалека являли мир огромных миров. Это была цепь высоко взнесённых стран блестящего льдами безмолвия».
Вскоре капитан ссадил Грина с парохода, - Грин не мог платить за продовольствие.
Кулак, владелец херсонского «дубка», взял Грина подручным к себе на шхуну и помыкал им, как собакой. Грин примерно не спал, - взамен подушки владелец дал ему разбитую черепицу. В Херсоне его вышвырнули на берег, не уплатив денег.
Из Херсона Грин возвратился в Одессу, работал в портовых пакгаузах маркировщиком и сделал исключительный иностранный рейс в Александрию, но его уволили с парохода за соударение с капитаном.
Из каждой одесской жизни у Грина осталось классное воспоминание только о работе в портовых складах:
«Я любил пряный запах пакгауза, чувство вокруг себя изобилия товаров, исключительно лимонов и апельсинов. Все пахло: ваниль, финики, кофе, чай. В соединении с морозным запахом морской воды, угля и нефти неописуемо отлично было дышать тут, - исключительно, если грело светило».
Грин утомился от одесской жизни и решил возвратиться в Вятку. Домой он ехал «зайцем». Последние двести километров пришлось идти пешком по жидкой грязи, - стояло ненастье.
В Вятке папа спросил Грина, где его вещи.
- Вещи остались на почтовой станции, - солгал Грин. - Не было извозчика.
«Папа, - пишет Грин, - жалостно улыбаясь, подозрительно промолчал, а через день, когда выяснилось, что никаких пророческой нет, спросил (от него крепко пахло водкой):
- Для чего ты врёшь? Ты шёл пешком. Где твои вещи? Ты изолгался!»
Опять начиналась проклятая вятская жизнь.
Потом были годы бесплодных поисков какого-либо места в жизни, либо, как было принято выражаться в обывательских семьях, искания «занятия».
Грин был банщиком на станции Мураши, около Вятки, служил, писцом в канцелярии, писал в трактире для крестьян прошения в суд.
Он длинно не вынес в Вятке и уехал в Баку. Жизнь в Баку была так отчаянно тяжела, что у Грина осталось о ней воспоминание как о постоянном холоде и мраке. Подробностей он не запомнил.
Он жил случайным, копеечным трудом: забивал сваи в порту, счищал краску со ветхих пароходов, грузил лес, совместно с оборванцами нанимался гасить пожары на нефтяных вышках. Он гиб от малярии в рыбачьей артели и едва не погиб от жажды на песчаных убийственных пляжах Каспийского моря между Баку и Дербентом.
Ночевал Грин в пустых котлах на пристани, под опрокинутыми лодками либо примитивно под заборами.
Жизнь в Баку наложила бессердечный отпечаток на Грина. Он стал грустен, неразговорчив, а внешние следы бакинской жизни - несвоевременная старость - остались у Грина навечно. Теснее с тех пор, по словам Грина, его лицо стало схоже на измятую рублёвую бумажку.
Внешность Грина говорила отменнее слов о нраве его жизни: это был необыкновенно худой, высокий и сутулый человек, с лицом, иссечённым тысячами морщин и шрамов, с усталыми глазами, загоравшимися красивым блеском только в минуты чтения либо выдумывания необычайных рассказов.
Грин был уродлив, но полон спрятанного обаяния. Ходил он трудно, как ходят грузчики, надорванные работой.
Был он дюже наивен, и эта доверчивость наружно выражалась в дружеском, открытом рукопожатии. Грин говорил, что отменнее каждого узнаёт людей по тому, как они пожимают руку.
Жизнь Грина, исключительно бакинская, многими своими чертами напоминает юность Максима Горького. И Горький и Грин прошли через босячество, но Горький вышел из него человеком высокого штатского мужества и величайшим писателем-реалистом, Грин же - фантастом.
В Баку Грин дошел до последней степени нищеты, но не изменил своему чистому и детскому воображению. Он останавливался перед витринами фотографов и подолгу рассматривал карточки, тяготясь обнаружить среди сотен тупых либо измятых заболеваниями лиц правда бы одно лицо, говорившее о жизни счастливой, высокой и беспечной. Наконец, он нашёл такое лицо - лицо девушки - и описал его в своём дневнике. Дневник попал в руки владельца ночлежки, гнусного и хитроумного человека, тот, что начал насмехаться над Грином и неизвестной девушкой. Дело чуть не окончилось багряной дракой.
Из Баку Грин вновь возвратился в Вятку, где пьяный папа требовал от него денег. Но денег, безусловно, не было.
Надо было вновь придумывать какие-либо методы, дабы тащить существование. Грин был неспособен на это. Вновь им овладела жажда радостного случая, и зимой, в бессердечные морозы, он ушел пешком на Урал - искать золото. Папа дал ему на дорогу три рубля.
Грин увидел Урал - дикую страну золота, и в нем запылали наивные веры. По пути на прииск он поднимал уйма камней, валявшихся под ногами, и скрупулезно осматривал их, веря обнаружить самородок.
Грин работал на Шуваловских приисках, блуждал по Уралу с благодушным старичком странником (оказавшимся позднее убийцей и похитителем), был лесорубом и сплавщиком.
После Урала Грин плавал матросом на барже судовладельца Булычова - известного Булычова, взятого Горьким в качестве прототипа для своей вестимой пьесы.
Но окончилась и эта работа.
Казалось, жизнь сомкнула круг, и Грину огромнее не было в ней ни радости, ни умного занятия. Тогда он решил идти в солдаты. Было трудно и совестно вступать добровольцем в замуштрованную до идиотизма царскую армию, но ещё тяжелее было сидеть на шее у старика папы. Папа мечтал сделать из Александра, своего первенца, «подлинного человека» - врача либо инженера.
Грин служил в пехотном полку в Пензе.
В полку Грин впервой столкнулся с эсерами и начал читать революционные книги.
«С тех пор, - говорит Грин, - жизнь повернулась ко мне разоблачённой, казавшейся прежде загадочной, стороной. Мой революционный энтузиазм был безграничен. По первому предложению одногоэсера-вольноопределяющегося, я взял 1000 прокламаций и разбросал их во дворе казармы».
Прослужив около года, Грин дезертировал из полка и ушёл в революционную работу. Эта полоса его жизни немного знаменита.
Грин работал в Киеве и Севастополе, где прославился среди матросов и солдат крепостной артиллерии как жгучий, интересный подпольный оратор.
Но в опасностях и напряжении революционной работы Грин оставался таким же созерцателем, как и прежде. Неспроста он сам говорил о себе, что жизненные явления его волновали предпочтительно зрительно, - он любил глядеть и запоминать.
В Севастополе Грин жил осенью - той ясной крымской осенью, когда воздух кажется прозрачной тёплой влагой, налитой в границы улиц, бухт и гор, и малейший звук проходит по ней лёгкой и длинно не смолкающей дрожью.
«Некоторые оттенки Севастополя вошли в мои рассказы», - признавался Грин. Но всему, кто знает книги Грина и знает Севастополь, ясно, что мифический Зурбаган - это примерно точное изложение Севастополя, города прозрачных бухт, дряхлых лодочников, ясных отсветов, военных кораблей, запахов свежей рыбы, акации и кремнистой земли и триумфальных закатов, вздымающих к небу каждый сияние и свет отражённой черноморской воды.
Если бы не было Севастополя, не было бы гриновского Зурбагана с его сетями, громом подкованных матросских сапог по песчанику, ночными ветрами, высокими мачтами и сотнями огней, танцующих на рейде.
Ни в одном из городов Советского Союза не чувствуется так явственно, как в Севастополе, поэзия морской жизни, высказанная Грином в следующих строках:
«Угроза, риск, власть природы, свет далёкой страны, удивительная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; интересное кипение встреч, лиц, событий; безграничное многообразие жизни, а высоко в небе - то Южный Крест, то Медведица, и все континенты - в зорких глазах, правда твоя каюта полна непокидающей родины с её книгами, картинами, письмами и сухими цветами…»
Осенью 1903 года Грин был задержан в Севастополе на Графской пристани и просидел в севастопольской и феодосийской тюрьмах до конца октября 1905 года.
В севастопольской тюрьме Грин впервой начал писать. Он дюже застенчиво относился к своим первым литературным навыкам и никому их не показывал.
Грин немного рассказывал о себе, он не поспел окончить свою биографию, и потому многие годы его жизни примерно никому не знамениты.
После Севастополя в автобиографии Грина наступает провал. Знаменито только, что он был повторно задержан и сослан в Тобольск, но с дороги бежал, пробрался в Вятку и ночью пришёл к ветхому, больному папе. Папа выкрал для него из городской клиники паспорт усопшего сына дьячка Мальгинова. Под этой фамилией Грин длинно жил и даже подписал ею свой 1-й рассказ.
С чужим паспортом Грин уехал в Петербург, и тут, в газете «Биржевые ведомости», данный рассказ был напечатан.
Это была первая настоящая веселье в жизни Грина. Он едва не расцеловал сварливого газетчика, у которого приобрел номер газеты со своим рассказом. Он уверял газетчика, что рассказ написан им, но старик не верил и сомнительно глядел на голенастого веснушчатого молодого человека. От волнения Грин не мог идти, у него дрожали и подгибались ноги.
Работа в эсеровской организации теснее очевидно тяготила Грина. Он скоро вышел из неё, отказавшись от возложенного ему покушения. Он был захвачен мыслями о писательстве. Десятки планов отягощали его, он спешно искал форму для них, но первое время не находил.
Он писал ещё трусливо, с оглядкой на редактора и читателя, писал с тем классно приятелем начинающим писателям чувством, словно за его спиной стоит орава насмешливых людей и с осуждением вчитывается в всякое слово. Грин ещё опасался бури сюжетов, которая буйствовала в нём и требовала освобождения.
Первый рассказ, написанный Грином без оглядки, лишь в силу свободного внутреннего побуждения, был «Остров Рено». В нём теснее были заключены все черты грядущего Грина. Это легкой рассказ о силе и красоте невинной тропической природы и жажде воли у матроса, дезертировавшего с военного корабля и убитого за это по приказу начальника.
Грин начал печататься. Годы унижений и голода, правда, дюже медлительно, но всё же уходили в прошлое. Первые месяцы свободного и любимого труда казались Грину чудом.
Вскоре Грин вновь был задержан по ветхому делу о принадлежности к партии эсеров, просидел год в тюрьме и был выслан в Архангельскую губернию - в Пинегу, а потом в Кегостров.
В 1912 году Грин возвратился в Петербург. Тут начался наилучший период его жизни, так сказать «болдинская осень». В то время Грин писал примерно безостановочно. С прожорливой жаждой он перечитывал уйма книг, хотел всё узнать, испытать, перенести в свои рассказы.
Вскоре он повёз папе в Вятку свою первую книгу. Грину хотелось порадовать старика, теснее примирившегося с мыслью, что из сына Александра вышел никчёмный бродяга. Папа Грину не поверил. Потребовалось показать старику договоры с издательствами и другие документы, дабы уговорить его, что Грин подлинно стал «человеком». Эта встреча папы с сыном была последней: старик скоро скончался.
Февральская революция застала Грина в Финляндии, в посёлке Лунатиокки; он встретил её с фурором. Узнав о революции, Грин тут же же пешком отправился в Петроград, - поезда теснее не ходили. Он кинул в Лунатиокках все свои вещи и книги, даже портрет Эдгара По, с которым никогда не расставался.
Почти все, кто писал о Грине, говорят о близости Грина к Эдгару По, к Хаггарду, Джозефу Конраду, Стивенсону и Киплингу.
Грин любил «безрассудного Эдгара», но суждение, что он подражал ему и каждому перечисленным писателям, неверно: Грин многих из них узнал, будучи теснее сам абсолютно сложившимся писателем.
Он дюже ценил Мериме и считал его «Кармен» одной из наилучших книг в мировой литературе. Грин много читал Мопассана, Флобера, Бальзака, Стендаля, Чехова (рассказами Чехова Грин был потрясён), Горького, Свифта и Джека Лондона. Он зачастую перечитывал автобиографию Пушкина, а в зрелом возрасте увлекался чтением энциклопедий.
Грин не был избалован вниманием и потому дюже ценил его.
Даже самая обыкновенная в человеческих отношениях ласка либо дружественный поступок вызывали у него большое волнение.
Так случилось, скажем, когда жизнь впервой столкнула Грина с Максимом Горьким. Шёл 1920 год. Грин был призван в Красную Армию и служил в караульном полку в городе Острове, под Псковом. Там он заболел сыпняком. Его привезли в Петроград и совместно с сотнями сыпнотифозных положили в Боткинские бараки. Грин болел трудно. Он вышел из клиники примерно инвалидом.
Без крова, полубольной и голодный, с тяжелыми головокружениями он бродил целые дни по гранитному городу в поисках пищи и тепла. Было время очередей, пайков, коптилок, чёрствых корок хлеба и обледенелых квартир. Мысль о гибели становилась всё навязчивее и прочнее.
«В это время, - пишет в своих неопубликованных воспоминаниях жена писателя, - спасителем Грина явился Максим Горький. Он узнал о тяжёлом расположении Грина и сделал для него всё. По просьбе Горького, Грину дали редкий в те времена академический паёк и комнату на Мойке, в „Доме искусств“, - тёплую, ясную, с постелью и со столом. Замученному Грину исключительно драгоценным казался данный стол - за ним дозволено было писать. Помимо того, Горький дал Грину работу.
Из самого глубокого отчаяния и ожидания гибели Грин был возвращён к жизни рукою Горького. Зачастую по ночам, припоминая свою тяжёлую жизнь и подмога Горького, ещё не оправившийся от болезни Грин ревел от благодарности».
В 1924 году Грин переехал в Феодосию. Ему хотелось жить в тишине, ближе к любимому морю. В этом поступке Грина отразился правильный инстинкт писателя, - приморская жизнь была той реальной питательной средой, которая давала ему вероятность придумывать свои рассказы.
В Феодосии Грин прожил до 1930 года. Там он много писал. Писал он предпочтительно зимой, по утрам. Изредка часами он сидел в кресле, курил и думал, и в это время его невозможно было трогать. В такие часы размышлений и свободной игры воображения сосредоточенность была надобна Грину значительно огромнее, чем в часы работы. Грин погружался в свои раздумья так велико, что примерно глох и слеп, и вывести его из этого состояния было сложно.
Летом Грин отдыхал: делал луки, бродил у моря, возился с бездомными собаками, приручал раненого ястреба, читал и играл на бильярде с весёлыми феодосийскими обитателями - потомками генуэзцев и греков. Грин любил Феодосию - горячий город у зелёного мутноватого моря, построенный на белой каменистой земле.
Осенью 1930 года Грин переехал из Феодосии в Ветхий Крым - город цветов, тишины и развалин. Тут он и скончался в одиночестве от невыносимой болезни - рака желудка и лёгких.
Грин гиб так же трудно, как и жил. Он попросил поставить его кровать к окну. За окном синели далёкие крымские горы и отблеск любимого и навечно утраченного моря.
В одном из рассказов Грина - «Возвращение» - есть строки, как бы написанные им о своей гибели, - так верно они передают атмосферу умирания Грина: «Конец наступил в свете раскрытых окон, перед лицом полевых цветов. Теснее задыхаясь, он попросил посадить его у окна. Он глядел на холмы, вбирая кровоточащим обрывком лёгкого последние глотки воздуха».
Перед гибелью Грин крепко скучал о людях, - этого прежде с ним никогда не случалось.
За несколько дней перед гибелью из Ленинграда прислали авторские экземпляры последней книги Грина - «Автобиографическая повесть».
Грин слабо улыбнулся, пытался прочесть надпись на обложке, но не сумел. Книга вывалилась у него из рук. Глаза у него теснее купили выражение тяжёлой, глухой пустоты. Глаза Грина, умевшие так необычайно видеть мир, теснее умирали.
Последним словом Грина был не то стон, не то шёпот: «Помираю…»
Через два года позже гибели Грина мне случилось побывать в Ветхом Крыму, в доме, где скончался Грин, и на его могиле.
Вокруг маленького белого дома в густой и свежей траве цвели полевые цветы. Листья ореха, безжизненные от зноя, пахли лекарственно и терпко. В комнатах с грозной, примитивный атмосферой стояла глубокая тишина и лежал на меловой стене крутой луч солнца. Он падал на исключительную гравюру на стене - портрет Эдгара По.
Могила Грина на кладбище за ветхой мечетью заросла колючими травами.
Дул ветер с юга. Дюже вдалеке, за Феодосией, сизой стеною стояло море. И над каждому - над домом Грина, над его могилой и над Ветхим Крымом - стояло молчание ясного летнего дня.
Грин скончался, оставив нам решать вопрос, необходимы ли нашему времени такие неистовые мечтатели, каким был он.
Да, нам необходимы мечтатели. Пора избавиться от насмешливого отношения к этому слову. Многие ещё не умеют мечтать, и, может быть, следственно они никак не могут стать в ярус со временем.
Если отнять у человека способность мечтать, то отпадёт одна из самых сильных побудительных причин, рождающих культуру, искусство, науку и желание борьбы во имя очаровательного грядущего. Но желания не обязаны быть оторваны от реальности. Они обязаны предугадывать грядущее и создавать у нас чувство, что мы теснее живем в этом грядущем и сами становимся иными.
Принято думать, что желания Грина были оторваны от жизни, являлись затейливой и ничего не значащей игрой ума. Принято думать, что Грин был рискованным писателем - правда, мастером сюжета, но человеком, чьи книги лишены общественного значения.
Значение всякого писателя определяется тем, как он действует на нас, какие чувства, мысли и поступки вызывают его книги, обогащают ли они нас познаниями, либо прочитываются как комичный комплект слов.
Грин населил свои книги племенем отважных, простодушных, как дети, гордых, самоотверженных и добродушных людей.
Эти цельные, симпатичные люди окружены свежим, благоухающим воздухом гриновской природы - идеально реальной, берущей за сердце своим очарованием. Мир, в котором живут герои Грина, может показаться нереальным только человеку нищему духом. Тот, кто испытал легкое головокружение от первого же глотка солёного и теплого воздуха морских побережий, сразу почувствует подлинность Гриновского пейзажа, широкое дыхание гриновских стран.
Рассказы Грина вызывают в людях желание разновидной жизни, полной риска, храбрости и «чувства высокого», присущного изыскателям, мореплавателям и туристам. Позже рассказов Грина хочется увидеть каждый земной шар - не выдуманные Грином страны, а реальные, достоверные, полные света, лесов, разноязычного шума гаваней, человеческих страстей и любви.
«Меня дразнит земля, - писал Грин. - Океаны её громадны, острова бесчисленны, и масса загадочных, губительно любознательных уголков».
Сказка надобна не только детям, но и взрослым. Она вызывает волнение - источник высоких и человечных страстей. Она не дает нам утихомириться и показывает неизменно новые, блестящие дали, другую жизнь, она беспокоит и принуждает страстно хотеть этой жизни. В этом её ценность, и в этом ценность невыразимого временами словами, но ясного и мощного обаяния рассказов Грина.
Наше время объявило безжалостную борьбу ханжам, тупицам и лжецам. Только лжец может сказать, что нужно утихомириться на достигнутом и остановиться. Великое достигнуто, но впереди ждёт ещё больше великое. Новые высокие и сложные задачи встают в близкой дали грядущего, задачи создания нового человека, воспитания новых чувств и новых человеческих отношений, достойных социалистического столетия. Но дабы бороться за это грядущее, необходимо уметь мечтать страстно, велико и действенно, необходимо воспитать в себе постоянное желание осмысленного и красивого. Этим желанием был богат Грин, и он передает его нам в своих книгах.
Говорят об рискованности сюжетов Грина. Это правильно, но рискованный сюжет у него - только скорлупа для больше глубокого оглавления. Необходимо быть слепым, дабы не видеть в книгах Грина любви к человеку.
Грин был не только восхитительным пейзажистом и мастером сюжета, но был ещё и дюже тонким психологом. Он писал о самопожертвовании, мужестве - героических чертах, заложенных в самых обычных людях. Он писал о любви к труду, к своей профессии, о неизученности и могуществе природы. Наконец, дюже немногие писатели так чисто, заботливо и взволнованно писали о любви к женщине, как это делал Грин.
Я мог бы привести тут сотни отрывков из книг Грина, взволнующих всего, не утратившего способности беспокоиться перед зрелищем красивого, но читатель найдёт их сам.
Грин говорил, что «каждая земля, со каждом, что на ней есть, дана нам для жизни, для признания этой жизни везде, где она есть».
Грин - писатель, необходимый нашему времени, потому как он вложил свой взнос в дело воспитания высоких чувств, без чего немыслимо осуществление социалистического социума.
Примечания
Впервые под наименованием «Александр Грин» была напечатана в Сборнике «Год XXII», № 15, М. 1939 г. В переработанном виде печаталась в качестве вступительной статьи к «Избранному» А. Грина, Гослитиздат, 1956 г. (Печатается по тексту Гослитиздата, 1956 г.)
Александр Грин с женой Ниной. Ветхий Крым, 1926 Участь вдовы вестимого писателя, автора «Алых парусов» и «Бегущей по волнам» Александра Грина, сложилась драматически. Нина Грин во время фашистской оккупации Крыма работала в здешней газете, где публиковались статьи антисоветского нрава, а в 1944 г. выехала на принудительные работы в Германию. По возвращении она попала в сталинский лагерь по обвинению в пособничестве фашистам и провела в завершении 10 лет. До сего времени длятся споры историков о том, насколько объективным было это обвинение.
Нина Грин
Разобраться в этой истории мешает неимение подлинных сведений: информацию о жизни Нины Николаевны Грин невозможно назвать полной, до сего времени остается уйма белых пятнышек. Вестимо, что позже гибели супруга в 1932 г. Нина совместно со своей больной матерью осталась жить в поселке Ветхий Крым. Тут их и застала оккупация. Вначале женщины распродавали вещи, а после этого Нина была обязана устроиться на работу, дабы спастись от голода.
Слева - А. Грин. Петербург, 1910. Справа - Нина Грин с ястребом Гулем. Феодосия, 1929
Ей удалось устроиться вначале корректором в типографию, а после этого - редактором «Официального бюллетеня Ветхо-Крымского района», где публиковались антисоветские статьи. Позднее во время допросов Нина Грин признала свою вину и объяснила свои действия дальнейшим образом: «Должность заведующей типографией мне предложили в горуправе, и я на это согласилась, потому что в это время у меня было тяжелое физическое расположение. Выехать из Крыма, т. е. эвакуироваться, я не могла, потому что у меня была ветхая больная мать и у меня были приступы грудной жабы. Выехала я в Германию в январе 1944 г., опасаясь ответственности за то, что работала редактором. В Германии я работала сначала рабочей, а после этого медсестрой лагеря. Я виноватой себя признаю всецело во каждом».
А. Грин в рабочем кабинете. Феодосия, 1926
В январе 1944 г. вдова писателя добровольно уехала из Крыма в Одессу, потому что была напугана слухами о том, что большевики расстреливали всех, кто работал на оккупированных территориях. А теснее из Одессы ее вывезли на принудительные работы в Германию, где она исполняла обязанности медсестры в лагере под Бреслау. В 1945 г. ей удалось оттуда бежать, но на родине это вызвало сомнения, и ее обвинили в пособничестве нацистам и в редактировании немецкой районной газеты.
Слева - А. Гриневский (Грин), 1906. Полицейская карточка. Справа - Нина Грин, 1920-е
Самое ужасное было то, что Нине Грин пришлось оставить в Крыму мать, если верить показаниям лечащего доктора В. Фандерфляас: «Что касается матери Нины Николаевны - Ольги Алексеевны Мироновой, то до оккупации и во время оккупации она страдала душевными расстройствами, проявлявшимися в некоторых странностях в поведении... Когда же ее дочка, Грин Нина Николаевна, в начале 1944 года оставила ее, а сама уехала в Германию, ее мать сошла с ума». А 1 апреля 1944 г. Ольга Миронова умерла. Но по иным сведениям, Нина Грин уехала из Ветхого Крыма теснее позже гибели матери.
Последняя прижизненная фотография А. Грина. Июнь 1932 г.
Дело в том, что обреченность своего расположения Нина Грин нисколечко не преувеличивала - она попала в такую же трудную обстановку, как и тысячи других людей, оказавшихся на оккупированных территориях, в плену либо на принудительных работах в Германии. Впрочем назвать ее изменницей родине невозможно правда бы потому, что еще в 1943 г. она спасла жизни 13 задержанных, обреченных на расстрел. Женщина обратилась с городскому голове с просьбой поручиться за них. Тот согласился поручиться за десятерых, а троих из списка подметил как подозреваемых в связях с партизанами. Вдова писателя подменила список, включив в него все 13 фамилий, и отвезла руководителю тюрьмы в Севастополе. Взамен расстрела задержанных отправили в трудовые лагеря. Отчего-то в деле Нины Грин данный факт не учли.
Слева - вдова писателя у могилы Грина, 1960-е гг. Справа - А. Грин
Вдова писателя Нина Грин. Ветхий Крым, 1965
В печорских и астраханских лагерях женщина провела 10 лет. Позже гибели Сталина многих амнистировали, и ее в том числе. Когда она возвратилась в Ветхий Крым, оказалось, что их дом перешел к председателю здешнего исполкома. Ей стоило громадных усилий воротить дом, дабы открыть там музей Александра Грина. Там же она закончила книгу воспоминаний о супруге, которую начала писать еще в ссылке.
Вдова писателя Александра Грина, 1960-е гг.
Нина Грин с экскурсантами у дома-музея в Ветхом Крыму, 1961
Нина Грин умерла в 1970 г., так и не дождавшись своей реабилитации. Власти Ветхого Крыма не дозволили захоронить «приспешницу фашистов» рядом с Александром Грином и отвели место на краю кладбища. По легенде, через полтора года поклонники писателя произвели самовольное перезахоронение и перенесли ее гроб в могилу супруга. Лишь в 1997 г. Нину Грин реабилитировали посмертно и подтвердили, что она никогда не оказывала пособничества фашистам.
Дом-музей А. Грина
Александр Грин (наст. фамилия Гриневский; 1880-1932) - вестимый русский писатель-прозаик и писатель, поверенный неоромантизма, автор философско-психологических, с элементами символической фантастики, произведений. Свои произведения писал предпочтительно в жанре неоромантизма и символизма.
Биография Грина
Его папа, Степан Евсеевич, был из рода польских шляхтичей. В молодые годы он принимал участие в Январском восстании, за что был сослан в ссылку сроком на 5 лет.
Мать грядущего писателя, Анна Степановна, работала медсестрой. Увлекательно что она вышла замуж, когда ей было каждого 16 лет. Помимо Александра, в семье Гриневских родилось еще две девчонки и один мальчуган.
Детство и юность
Когда в шестилетнем возрасте Александр Грин обучился читать, он начал все свое время проводить за книгами. В частности, ему нравились приключенческие произведения с увлекательным сюжетом.
Однажды, начитавшись рассказов о и знаменитых мореплавателях, молодой Грин начал мечтать уйти в море. По этой причине он многократно делал побеги из дома, дабы повторить судьбу своих героев.
Когда мальчугану исполнилось 9 лет, его отправили в настоящее училище. Увлекателен факт, что именно там Александру дали прозвище «Грин».
Преподаватели утверждали, что у него был дюже гнусный нрав. Он непрерывно баловался и не слушался учителей, за что многократно подвергался наказаниям.
Учась во 2-ом классе, Грин сочинил про своих педагогов стих, в котором присутствовало уйма обидных слов и юмористических намеков.
В связи с этим Александр Грин был отчислен из училища. Позже этого он продолжил учебу в Вятском училище.
В 1895 г. в автобиографии Грина случилась беда: от туберкулеза скончалась его мать, которую он ласково любил.
Когда папа Грина вторично женился, Александр не сумел ужиться с мачехой. В итоге он ушел из дома и начал снимать для себя отдельное жилье.
Чтобы прокормить себя, ему доводилось браться за всякую работу. В тот период автобиографии он работал грузчиком, землекопом, рыбаком и даже какое-то время был актером передвижного цирка.
Скитания и революционная деятельность
Окончив училище, Грин поехал в Одессу, дабы осуществить свою детскую мечту. Он хотел стать моряком на большом судне.
Интересно, что первоначально ему пришлось какое-то время даже скитаться, не имея довольных средств к существованию.
В один очаровательный момент он наконец-то оказался на борту корабля. Впрочем с всяким днем Александр все огромнее разочаровывался в матросском деле. В результате, Грин серьезно поскандалил с капитаном и сошел на берег.
В 1902 г. он был вынужден поступить на службу, потому что у него катастрофически не хватало денег. Солдатская жизнь для Грина оказалась настоль тяжелой, что он решил дезертировать.
Затем в автобиографии Грина происходит новое пристрастие: он знакомится с революционерами и начинает совместно с ними агитационную действие.
Через год писателя задержали и отправили на 10-летнюю каторгу в Сибирь. Помимо этого, он получил добавочно 2 года ссылки в Архангельск.
Произведения Грина
В 1906 г. в творческой автобиографии Александра Грина случилось знаковое событие. Из-под его пера вышло первое произведение «Заслуга рядового Пантелеева», в котором речь шла о преступлениях в армии.
Однако каждый тираж был изъят из печати и уничтожен. Позже этого Грин написал новое произведение «Слон и Моська», которое также было изъято и сожжено.
Александр Грин и его ручной ястребИ только повесть «В Италию» стала первым творением писателя, которое сумели прочесть читатели.
С 1908 г. Александр Степанович начал издавать все свои труды под псевдонимом «Грин». Весь месяц из-под его пера выходило по 2 новых рассказа либо повести.
Это дозволило ему заработать то число денег, которое ему было нужно для типичного существования.
Александр Грин в Петербурге, фото 1910 г.Скоро им было написано так много произведений, что в 1913 г. Александр Грин опубликовал свои сочинения в 3-х томах.
С всяким годом его созидание становилось больше осмысленным и глубоким. Помимо этого в его книгах возникало довольно много афоризмов и умных высказываний.
«Алые паруса»
С 1916 г. по 1922 г. Александр Грин пишет самую важную в своей автобиографии повесть - «Алые паруса». Это произведение сразу принесло ему громадную знаменитость.
В повести рассказывалось о твердой надежде и возвышенной мечте, а также о том, что всякий из нас в силах совершить диво для близкого человека. Позже публикации «Алых парусов», очаровательная Ассоль стала кумиром для многих девчонок.
Через 6 лет Александр Грин представляет роман «Бегущая по волнам», написанный в стиле романтизма.
После этого в печать выходят такие произведения, как «Бархатная портьера», «Посидели на храню» и «Ранчо «Каменный столб».
Личная жизнь
Когда Грину исполнилось 28 лет, он женился на Надежде Абрамовой, с которой прожил 5 лет. Увлекательно, что их расставание случилось по инициативе Надежды.
Александр Грин с первой женой Надеждой (крайние слева) в деревне Эпохальный Бор под Пинегой, 1911 г.По ее словам, ей наскучило терпеть пьянство и непредсказуемое поведение мужа. И правда писатель многократно пытался наладить с ней отношения, сделать этого ему так и не удалось.
Второй женой в автобиографии Александра Грина стала Нина Миронова, с которой он радостно прожил всю оставшуюся жизнь. Между мужами была настоящая идиллия и полное взаимопонимание.
Александр Грин и его вторая жена НинаКогда писателя не станет, Нину назовут недругом народа и отправят на 10 лет в исправительные лагеря. Увлекателен факт, что обе жены Грина знали друг друга и поддерживали дружеские отношения.
Смерть
Незадолго до гибели Грина, врачи нашли у него рак желудка, от которого он позднее и умер.
Александр Степанович Грин скончался 8 июля 1932 г. в Ветхом Крыму в возрасте 51 года. На месте его погребения был установлен монумент с персонажами его романа «Бегущая по волнам».
Последнее прижизненное фото Александра ГринаИнтересен факт, что во время правления книги Грина считались антисоветскими, и только позже кончины предводителя народов имя писателя было реабилитировано.
Если вам понравилась короткая автобиография Грина - поделитесь ею в общественных сетях. Если же вам нравятся автобиографии эпохальных людей вообще, и в частности - подписывайтесь на сайтС нами неизменно увлекательно!
Понравился пост? Нажми всякую кнопку.
Русский писатель-прозаик и писатель Александр Грин(Александр Степанович Гриневский; 23 августа 1880, Слободской, Вятской губернии - 8 июля 1932, Ветхий Крым) вошел в литературу как поверенный романтического реализма (неоромантизма) и автор философско-психологических произведений с элементами фантастики.Его папа, польский дворянин Степан (Стефан) Гриневский (1843 -1914) был сослан из Варшавы на Русский Север за участие в восстании 1863 года. Мать - Анна Гриневская (урожденная Лепкова, 1857-1895), дочка отставного коллежского секретаря. В 1881 году семья переехала в город Вятку (нынче Киров).
В шестнадцать лет Александр Гриневский окончил четырехклассное Вятское городское училище с предпочтительно приемлемыми отметками и на этом закончил официальное образование. Юноша, с детства грезивший морями и дальними странами, отравился в свободное плавание по жизни - мать к тому временем скончалась, а папа и мачеха не перечили. Он уехал в Одессу. Вел бродячую жизнь, работал матросом, рыбаком, землекопом, актером бродячего цирка, железнодорожным рабочим, мыл золото на Урале.
В 1902 году из-за крайней нужды добровольно поступил на солдатскую службу, но из-за тяжести жизни по уставу двукратно бежал. Во время службы сблизился с социалистами-революционерами (эсерами) и занялся революционной деятельностью. Правда, позже того как беглый солдат отказался участвовать в терактах, эсеры удачно применяли его для популяризации среди матросов и солдат. Как пишет писатель в «Автобиографической повести»: «Дело происходило в октябре 1903 года, позже многих забастовок и демонстраций по таким огромным городам, как Одесса, Екатеринослав, Киев и другие». Его направили из Одессы в Севастополь для революционной популяризации среди рядовых крепостной артиллерии и матросов флотских казарм, дабы привлечь на сторону «общественно-революционной партии». Но был задержан 11 ноября 1903 года. Вследствие тюремному завершению 1-й раз попал в Феодосию, где состоялся суд над политзаключёнными. Вышел из тюрьмы по амнистии 20 октября 1905 года.
В 1906 году был задержан в Петербурге, где жил незаконно, и выслан в Тобольскую губернию; откуда сбежал и возвратился в Петербург. Жил по чужому паспорту. Печатался в столичных журналах, псевдоним «А.С. Грин» впервой возник под рассказом «Случай» (1907). Первые альманахи рассказов Грина «Шапка-невидимка» (1908) и «Рассказы» (1910) привлекли внимание критики.
Александр Грин был реально двукратно женат. Его первой женой была дочка богатого сановника Надежда Павловна Абрамова, с которой он обвенчался в 1910 году. В том же году, летом, Александра Гриневского задержали в 3-й раз за побег из ссылки и проживание по ложным документам и отправили в ссылку в Архангельскую губернию в захолустную Пинегу.
Годы жизни под чужим именем привели к обрыву с революционным прошлым и становлению Грина как писателя.
В мае 1912 года Гриневский теснее под своим именем возвратился в Петербург, но теснее с вирусом самой распространённой русской болезни души. Из-за постоянных кутежей первая жена, Надежда Павловна, ушла от супруга. В 1912-1917 годах Грин энергично работал, опубликовав около 350 рассказов. В 1914 году стал работником журнала «Новейший сатирикон».
Из-за ставшего вестимым полиции «непозволительного отзыва о царствующем монархе» Грин с конца 1916 года был вынужден скрываться в Финляндии, но, позже Февральской революции возвратился в Петроград.
В послереволюционные годы писатель энергично сотрудничал с советскими изданиями, исключительно с литературно-художественным журналом «Пламя», тот, что редактировал нарком просвещения Анатолий Луначарский.
В 1919 году Грин был призван в Красную Армию, но скоро трудно заболел тифом, возвратился в Петроград. Больному, без средства к существованию и без жилья писателю, помог Максим Горький, по ходатайству которого Грину выделили академический паек и комнату в «Доме искусств». Тут писатель работал над двумя романами, а также повестью «Алые паруса», план которой зародился еще в 1916 году.
Второй раз писатель женился в 1921 году на 26-летней вдове, медсестре Нине Мироновой (по первому супругу Коротковой). Ей он посвятил опубликованную в 1923 году повесть феерию «Алые паруса», ставшей вершиной неоромантизма. Нина стала прототипом Ассоль, мечтающей о блаженство, о принце и корабле с алыми парусами. Она стала настоящим ангелом хранителем писателя и ей посвящена наша дальнейшая статья.
В 1924 году писатель с супругой уехал в Крым в Феодосию, где продуктивно работал до ноября 1928 года. В данный период под псевдонимом Александр Грин написал «Бегущую по волнам», «Золотую цепь», сорок рассказов и начал «Автобиографическую повесть».
Как и писатель Максимилиан Волошин, сделавший таинственную страну Киммерию, Александр Грин разместил своих литературных героев в фантастической Гринландии, где происходит действие его романтических повестей «Бегущая по волнам», «Алые паруса» и других произведений. Правда, наименование дано теснее позже гибели писателя. Основным превосходством его героев было не только знание летать, ходить по волнам, а знание воплощать свои веры и желания. А это так главно всякому человеку - отсель привлекательность его произведений для читателей, исключительно молодежи. Как пишут критики, в своих произведениях Грин передал тоску о Несбывшемся. Он не стал моряком, разочаровался в революционерах (эсерах), жил в бедности и нищете. Но жизнь этого несвоевременного человека был согрета жертвенной любовью Нины Николаевны Грин, его 2-й жены.
В 1927 году начали издавать 15-томное собрание сочинений Грина, но вышли только 8 томов. С 1930 года советская цензура, с мотивировкой «вы не сливаетесь с эрой», запретила переиздания Грина, частного издателя задержало ГПУ. Гонорар был всецело не выплачен, наступили безденежье, голод и болезни. У Грина обострилась модная русская болезнь души, все почаще стали повторяться запои. Пришлось продать квартиру в Феодосии и перебраться в Ветхий Крым, где жизнь была дешевле. В конце апреля 1931 года Грин в конечный раз ходил в Коктебель, в гости к Волошину. Данный маршрут до сего времени знаменит среди путешественников и знаменит как «тропа Грина».
В Ветхом Крыме дом (саманная мазанка с земляным полом) с небольшим участком был приобретен у монахини в мае 1932 года женой Александра Грина, Ниной Николаевной, в обмен на золотые наручные часы
Летом Александр Грин съездил в Москву, но ни одно издательство не проявило интереса к его новому роману «Недотрога», тот, что некоторые критики считали лучшим его произведением. Союз писателей отказал в пенсии, как «идеологическому недругу». В конце жизни Грина примерно перестали печатать. В воспоминаниях его мужи данный период охарактеризован одной фразой: «Тогда он стал гибнуть» в полной нищете и забвении.
Александр Грин умер в Ветхом Крыму от рака желудка утром 8 июля 1932 года, на 52-м году жизни, захоронен на старокрымском кладбище. Когда Александр Грин скончался, никто из писателей, отдыхавших по соседству в Коктебеле, проститься с ним не пришел.
После гибели Грина по ходатайству нескольких ведущих советских писателей в 1934 году был издан альманах «Фантастические новеллы». Посмертно писатель Грин был водружен коммунистической властью на постамент «советского романтика», а в Большом театре прошла премьера балета «Алые паруса».
В послевоенные годы борьбы с космополитизмом Александр Грин, как и другие деятели культуры (А. А. Ахматова, М. М. Зощенко, Д. Д. Шостакович) был опять заклеймен, как «реакционер и нравственный эмигрант». Книги писателя изымались из библиотек. Только позже гибели Сталина его произведения усилиями Константина Паустовского, Юрия Олеши и других писателей с 1956 года стали издаваться миллионными тиражами.
Пик читательской популярности Грина пришелся на хрущевскую «оттепель». На волне романтического подъема в стране Александр Грин превратился в одного из самых издаваемых и почитаемых отечественных авторов, кумира молодежи.
Сегодня произведения Александра Грина переведены на многие языки, его имя носят улицы во многих городах, горные вершины и звезда. Многие произведения, включая «Алые парусам» и «Бегущая по волнам», экранизированы.
Ко дню рождения писателя приурочен годичный творческий фестиваль «Гринландия» (Ветхий Крым, 22-24 августа). На склоне горы Агармыш участники фестиваля поднимают символические алые паруса. На импровизированной сцене и на концертной площадке гриновского дома выступают творческие коллективы, актеры, музыканты, писатели, писатели и барды. Завершается фестиваль пешим переходом из Ветхого Крыма в Коктебель, по «тропе Грина» с посещением Дома-музея М. А. Волошина.
***
У Константина Паустовского, много сделавшего для популяризации творчества Александра Грина, есть такие строки: «Грин прожил тяжелую жизнь. Все в ней, как умышленно, сложилось так, дабы сделать из Грина бандита либо злого обывателя». А получилось напротив. О его повести «Алые паруса» и сегодня примерно через столетие пишут в общественных сетях: «Это такая очаровательная книга! Это идеально замечательная книга! Это самая романтичная история из всех, что я когда-либо читала! И я даже объяснить не могу, отчего же не познакомилась с ней прежде, но только, боже мой, какое же очарование все это время проходило мимо меня! Алые паруса - это давным-давно теснее не легко наименование, это символ. Символ любви и веры. Символ надежды в мечту и воплощения самых несбыточных грез. Это самые примитивные и самые значимые истины. Если ты можешь сотворить для кого-то диво - сделай это. Приди на подмога, улыбнись, развесели, поддержи. И ты осознаешь как это славно, как невыразимо удивительно. Нет волшебства, и ничего не происходит само по себе: чудеса творятся руками любящих тебя людей. А как прекрасно, невообразимо прекрасно пишет Грин! Создает идеально завораживающие, замечательные хитросплетения слов. Текст дословно осязаем, он оживает на наших глазах. Со страниц доносятся плеск волн и крики чаек, а после этого из предрассветного тумана вырастает перед нами огромная фигура корабля. Круто очерчены линии мачты. Рвутся на ветру пылающие паруса. И растерянная Ассоль теснее застыла на храню. А на губах ее - соленые морские брызги. А на щеках ее - лучи восходящего солнца. Книга дарит чувство безусловного, безбрежного счастья, большую надежду в диво, в настоящую, сказочную и прекрасную любовь. Теплая, ясная, до мурашек красивая история!» (Masha_Uralskaya 09.10. 2013. -
Добавить комментарий