Наталья солженицына. Юрий Поляков, основной редактор Литературной газеты

1 ноября 2015 годаНаталья Дмитриевна Солженицына, в интервью передаче «Вести в субботу» расказала о «падении души и закалённых людях»Беспардонно и голословно облив грязьюПетра Войкова, собеседники плавно перешли с помоями к истории СССР. Вот некоторые выдержки:
Корр.: - Наталья Дмитриевна, ну, в всякой семье, и это не превеличение, есть либо раскулаченные, либо посаженные, либо расстрелянные. Как только появляется новость, ну скажем, про открытие музея ГУЛАГАа, начинается «ну какой ГУЛАГ», «да не было ничего», «да это приукрашивание». Откуда это, отчего мы не готовы посмотреть правде в глаза?
(В формулировке вопроса сразу же манипуляция - во-первых, 1-й принцип объявляется однозначно правдой, а во-вторых, дабы сгладить нелогичность перехода ко второму, выдвигается 3-й - мы примитивно не готовы глядеть правде в глаза.)
Н.Д.С.: - ну, правде в глаза, исключительно грозной правде в глаза глядеть больно. И, вообще, не удобно, значительно отменнее жить, отталкивая от себя правду. … и т.д.
Задай простому человеку такой вопрос - он, сделав логическое завершение, ответит, что это примитивно выдумка. Тогда всё сойдётся. Но у г-жи же Солженицыной иная обстановка - ей, если «посмотреть в глаза правде», придётся признать, что озабоченность (быть может, искренняя) журналиста вызвана мифом, сотворённым её же собственным супругом, А. Солженициным. Тот, что сказал некогда, что нужно жить не по лжи.И статистика которого строилась примерно таким образом:
«…был поток 29-30-го годов, с добросердечную Обь, протолкнувший в тундру и тайгу миллионов 15 мужиков (а как-то и не поболе)».
«..а как-то и не поболе….»Интересный жанр.
Солженицын, имея «…Вдальустремленныйвзглядочей, и бремя дум его отягощает», быть может даже за чашкой чая, выдаёт: «да-а, а как-то и не поболе». E2-E4. Никто не спорит, человек думкой богатеет, но это не работа над историческим материалом, это не есть историческое изыскание.
Хотя в данном интервью Н. Солженицина и согласилась с цифрой трёх с половиной миллионов репрессированных, но это теснее ничего не меняет - выплюнутые в мир её мужем досужие домыслы теснее зажили своей жизнью - в публикациях как зарубежных авторов, так и советских, и тем больше современных русских, крайне дальняя от истины «статистика» писателя Солженицына понимается как идеально подлинная информация. Её навязывают в школах детям.
Подумаем и мы.
В начале 1989 г., в самый разгар Перестройки, по решению Президиума АН СССР была сделана Комиссия Отделения истории АН СССР СССР во главе с членом-журналистом АН СССР Ю.А. Поляковым по определению потерь населения. Было найдено следующее.
В начале 1954 г. в МВД СССР была составлена справка, составленная по указанию алчущего первой десталинизации Н.С. Хрущева и датированная I февраля 1954 г., о числе осужденных за контрреволюционные правонарушении, т.е. по 58-й статье Уголовного Кодекса РСФСР и по соответствующим статьим УК других союзных республик, за период 192I-1953 гг. (документ подписали три человека - Генеральный прокурор СССР Р.А. Руденко, министр внутренних дел СССР С.Н. Круглов и министр юстиции СССР К.П. Горшенин)» Это была справка на пяти машинописных страницах, составленная по указанию Н.С. Хрущева и датированная I февраля 1954 г.»

В конце 1953 г. в МВД СССР была подготовлена еще одна справка. В ней на основе статистической отчетности 1-го спецотдела МВД СССР именовалось число осужденных за контрреволюционные и другие особенно небезопасные государственные правонарушения за период с 1 января 1921 г. по 1 июля 1953 г. - 4 060 306 человек (5 января 1954 г. на имя Г.М. Маленкова и Н.С. Хрущева было послано письмо № 26/К за подписью С.Н. Круглова с оглавлением этой информации) .
Эта цифра слагалась из 3 777 380 осужденных за контрреволюционные правонарушения и 282 926 - за другие особенно небезопасные государственные правонарушения. Последние были осуждены не по 58-й, а по иным приравненным к ней статьям; раньше каждого, по пп. 2 и 3 ст. 59 (особенно небезопасный бандитизм) и ст. 193 24 (армейский шпионаж). К примеру, часть басмачей была осуждена не по 58-й, а по 59-й статье.

Следует иметь в виду, что представления «задержанные» и «осужденные» не являются тождественными. В всеобщую количество осужденных не входят те задержанные, которые в ходе заблаговременного следствия, т.е. осуждения, скончались, бежали либо были освобождены. Сюда же не входят задержанные, которые тем либо другим судебным либо внесудебным органом признавались невиновными (имеется в виду, что дело дошло до осуждения, но приговор был оправдательным).
Давайте заучим эти цифры.На один факт найдётся уйма мифов. Давайте следовать не мифам, а фактам. А интерпретировать их будем потом.
Использованы материалы.
«Вести субботы» от 01.11.15.
Виктор Земсков.Политические репрессии в СССР 1917-1990 гг.
Игорь Пыхалов «За что сажали при Сталине»Наталья Дмитриевна Солженицына (Светлова), гражданка Соединённых Штатов Америки, выступила по государственному русскому телевидению и объявила, что большевики различными хитрыми средствами извели 20 (двадцать) миллионов своих соотечественников. Она подсчитала.
Но дозвольте, мадам, ваш почивший муж окончил физико-математический факультет Ростовского института, дюже прилежно учился, получал Сталинскую стипендию, преподавал в школе математику, словом, был профессиональным математиком. Так вот он подсчитал, что только с 1917 года по 1959 большевики уничтожили 66 миллионов сограждан, а чай позже 59 года чего бы им, прожорливым, перестать людоедство, оно, абсолютно, продолжалось вплотную до спасительного освобождения страны величайшими гуманистами - Ельциным, Чубайсом, Путиным. Так что нужно накинуть ещё миллиончиков десять - и пускай будет 75! А ещё он уверял, что в Отечественной войне наши потери составили 44 миллиона. Так что в сумме будет вдалеке за 100 (сто) миллионов, т.е. половина страны. Восхитительно.Но даже если остановиться на первой цифре вашего мужа, то что получается? Получается, что вы уменьшили эту выстраданную Александром Исаевичем цифру - 66 и 20 - в три с лишним раза! Как же так, мадам? Это измена, предательство... Припомните, как вы стояли с ним пред аналоем, какие высокие слова о преданности и верности вы говорили. Ах, мадам, отличнее бы мне не видеть вас на экране телевизора с этими чёрными словами на устах...
Но самое страшное, чай это не первая ваша супружеская измена. Ещё больше жутким вашим деянием было то, что вы по просьбе президента в четыре раза сократили и издалека за свой счёт полу-бессмертный «Архипелаг». Четвертовали! Намеренно для школьников! А если бы Путин попросил вас сделать подарочный вариант для детских садов, вы и эту четвертинку четвертовали до одной восьмой.
Между прочим, в своё время в Германии новобрачным при венчании дарили книжечку «Майн кампф» Гитлера. Отчего бы вам, применяя данный навык, не обратиться в Думу либо в Совет Федерации с предложением принять закон, дабы и у нас дарить новобрачным «Архипелаг» правда бы в школьном варианте? По-моему, там есть депутаты, которые с радостью поддержат ваше предложение. Скажем, известный учёный Игорь Николаевич Морозов, открывший закон глобального стремления властей к карманам бедняков. Он незадолго с эпохальным пафосом говорил по телевидению о сияющем величии вашего мужа. Этим предложением вы, ваше степенство, отчасти искупили бы свою вину перед почившим мужем.
А что касается четвертования, браво учинённого вами, то, безусловно, из «Архипелага» следовало убрать бесчисленные безумные бессмысленности, которыми он напичкан. Скажем, уверение в том, что большевики живыми осуждёнными бандитами, исключительно с охотой антисоветчиками, кормили в зоопарках страны львов, тигров и крокодилов. Правда, автор говорил, что сам он этого не видел, не слышал жутких воплей из чрева крокодилова, но - «Говорят. Отчего не уверовать!» И поверил и понёс дальше до самого Стокгольма, где получил Нобелевскую премию.
Но вообще-то я знаю людей, которые, начитавшись Солженицына, и теперь хотели бы живьём отдать на съедение крокодилам Московского зоопарка Владимира Вольфовича Жириновского, тот, что двадцать лет сидит в Думе и всё время вопит, что когда станет президентом, то будет безжалостно расстреливать и вешать своих супостатов. Они говорят, что класснее каждого сделать это в День Национального Солидарности. Тогда данный день, может быть, обрёл бы лицо и запомнился россиянам, как помнили мы прежде День Парижской коммуны, а теперь помним День равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия.
Да, малоумной непотребщины в трёх томах пропасть, и дозволено осознать ваше желание избавиться от неё. Но чай вы заодно выкинули и то, что вашему мужу было исключительно дорого. Скажем, в первом томе он с душевной болью назвал, дал автобиографии и портреты создателей и руководителей трудовых лагерей. Это Ягода, Френкель, Коган, Берман, Раппопорт, Фирин, Бродский, Эйхманс, Зельдович, Хайкин, Сольц... Как же дозволено было всё это выбросить! Это значимая черта сочинения, причём вот уж здесь - никакой фантазии, всё подлинно, документально.
Или ещё и такие стоки: «Мы (заключённые) кричали надсмотрщикам: «Подождите, гады! Будет на вас Трумэн! Кинет вам ядерную бомбу на голову!» (т.3. с.52). Громче-то всех кричал, финально, сам Александр Исаевич, лужёная глотка. Казалось бы, для чего выбрасывать? Чай это он грозился «надсмотрщикам», то есть каждом названным выше Бродским да
Хайкиным, злоба к которым вы наверно разделяете с любимым покойником, тот, что мечтал о бомбе на их головы... Э, нет, вы сообразили, что дело вовсе не только в «надсмотрщиках». Ядерная бомба это не пистолет, пригодный для «адресной мести», и даже не граната-лимонка, которой дозволено истребить несколько человек. Вы припомнили о Хиросиме, о Нагасаки, о тысячах и тысячах их жертв. Припомнили и о том, что, пребывая в Америке, муж то и дело твердил Западу о великой угрозы для него Советского Союза, призывал к отпору, к упреждающему удару всеми имеющимися средствами. Да, вы всё припомнили, всё осознали и - вычеркнули. Рукой мужи-изменницы, рукой гражданки США, обязанной заботиться о репутации не только своего супруга, но и президентов Америки: ни один из которых, мол, не собирался кинуть ядерную бомбу на Россию. Увы, мадам, это опровергается знаменитым планом «Дропшот», по которому было назначено для ядерной бомбардировки около сотни наших городов.
Наталья Солженицына

Дома у Солженицына

Беседу вели Юрий Куликов, Марина Завада

В субботу АлександруСолженицыну исполнилось бы 92. Последние тринадцать лет он провел вТроице-Лыкове. Здесь, на окраине Москвы, писатель впервой за свою скитальческуюжизнь приобрел на Родине дом в полном смысле этого слова. Как жилось здесьАлександру Исаевичу? Отчего осиротевший в 2008 году дом не схож на дом безСолженицына?
В преддверии днярождения писателя обозреватели «Известий» Марина Завада и Юрий Куликов побывалив гостях у Натальи Дмитриевны Солженицыной.
Известия:По извечному русскому разгильдяйству дом в Троице-Лыкове, знаем, строился сложно. Обнаружилось, что протекает крыша, в стенах позабыли сделатьвентиляционные каналы… Александра Исаевича нервировала эта непотребная канитель? Выпривлекали его к «процессу» правда бы как специалиста, освоившего в ГУЛАГеспециальности каменщика, маляра, паркетчика?
НатальяСолженицына:Упаси боже. Мне было бы ничтожно на это еговремени. Да мы и считали: обойдутся без нас, трудились-то специалисты. Другойвопрос, что время, когда мы возвратились в Россию, было такое обманное. Не то, дабы дом длинно строили, примитивно возвели нехорошо. Крыша текла при любойоттепели, любом ливне. Три года подряд всякое лето ее перекрывали. А уж как сгидроизоляцией настрадались! В готовом доме бороться с сыростью дюже сложно.Мы всеми силами выручали от нее подвал, предуготовленный для хранения книг иархива. Как ко каждому этому относился Александр Исаевич? Финально, ему досаждалишум, стук, топтание под окнами. Но в жизни ему в таких условиях приходилосьработать, что обучился не жалиться на помехи. Только время от времениспрашивал: когда это кончится?
В ранних зимнихсумерках на ведущей к дому аллее еще различимы были чудные кроны высоких сосен, про которые Солженицын когда-то с удовольствием подметил: в России, чтобыувидеть их, неукоснительно нужно задрать голову. Наталья Дмитриевна ожидала нас наярко освещенном крыльце, как неизменно подтянутая, бодрая. Провела в гостиную сбольшим портретом Александра Исаевича на камине. Что-то в этойсдержанно-стильной полукруглой гостиной было странным. Не сразу сообразили: наогромных окнах нет штор. Громоздкие деревянные рамы служили как бы обрамлениемглядящих в комнату деревьев.
Солженицына: У нас нигде нет штор. Только в гостевой комнате. Отгораживаться занавескамиот леса как-то неестественно.
И:Но ночью в окна глядит мрак…
Солженицына:И восхитительно. Растворяешься в мире. Мы же часть каждого этого.
И:Александру Исаевичу, вероятно, чудесно писалось у такого окна.
Солженицына:Да, он упивался среднерусской природой. Неизменно считал: ему не повезло, что родился на юге, в безлесье. Сосны Троице-Лыкова его привлекали. Илиственница под окном.

Александру Исаевичу классно работалось у этого окна. Троице-Лыково.

И: Вы, коренная москвичка, под влиянием супруга тоже стали «пейзанкой»?
Солженицына:Нет, я обожаю город. Но, во-первых, Троице-Лыково не вовсе на отшибе, а во-вторых, оторваться от архива такого размера, перевезти его куда-тоневозможно. Я к нему прикована. Глядите: повсеместно книжные полки, еще и вкоридоре коробки, а здесь у меня бумаги на столах, сумки, портфели - и это лишьмалая толика. Такой бесконечный вокзал: куда бы я ни выбиралась - виздательства, в Фонд - неизменно беру с собой какие-то рукописи, книги. Обратнопривожу другие.
И: Вот уж вокзал атмосфера поменьше каждого напоминает. Обжитой дом, cбольшим вкусом.
Солженицына:Во каждом случае, комфортный. Нам нужно было, дабы в одной половине жилабольшая семья, и все могли разговаривать в полный голос, не волнуясь, чтомешают Александру Исаевичу. А иная половина - рабочая. Соорудили дом из двухкрыльев, расположенных под углом, звук-то под углом не летает. Это известныйархитектурный прием.
И: Вы как-то отпраздновали переезд сюда, новоселье?
Солженицына: Какое новоселье?! Мы беспредельно радовались, что возвратились в Россию, это да. А дом? Так чай не было, что открыл дверь - все готово, обставлено, начинай жить. У нас же заходишь - коробки, коробки с книгами. Ага, нужно ихрасставлять. Но полок-то нет. Надобно замерять стены, заказывать… И посуды нет.Нужно поскорее приобрести что-то на первое время. Я моталась туда-сюда. И при этомглавный труд не останавливался. Мы трудились и единовременно обустраивались. Тритаких больших переезда было в моей жизни: вначале в Европу, потом - в Америку, наконец, сюда. Два из них - с маленькими детьми. На мой век хватит, огромнее небуду. Если жизнь не принудит. Тем больше у меня нет особого вкуса кподобным вещам. Я ими занимаюсь поконец рук, как Саня говорил. То есть в часыили минуты, остающиеся от основного дела.
И:Обычно 9 февраля Солженицын подмечал «день зэка». Роковое число, когда в1945-м его задержали. Отмерял скромную хлебную пайку, варил баланду, кашу наводе. С юмором примечал: к вечеру настоль входил в образ, что собирал в роткрошки и вылизывал миску. Для чего надобен был данный обряд, физическое напоминаниео том, о чем Александр Исаевич и так помнил ежечасно?
Солженицына: Ежечасно помнить терзания тела невозможно. Если ты сыт, физическоеощущение голода забывается. Память-то забывчива, тело-то заплывчиво… А вот еслипоголодаешь сутки - возникает приятель ужас: внезапно пищи и дальше не будет.Стертое годами типичной жизни психологическое состояние возвращается.Александр Исаевич говорил, что время от времени стоит напоминать себе остраданиях плоти. О ее уязвимости. Он в тезисе считал, что не надобно слишкомбаловать свою плоть, потому как это делает человека зависимым. Скажем, я довольнодолго курила. Саня уговаривал: «Кинь ты курить. Ничего невозможно делать такого(помимо неминуемого), от чего становишься зависимым. Вот арестуют, - в начале70-х арест был безусловно реален, - а ты не можешь без сигарет. И твойследователь будет на этом играть».
И:Послушались?
Солженицына:(хохочет) Нет, его увещевания не подействовали. Я кинула курить, но подругой причине и в другое время.
Мы теснее на второмэтаже - в кабинете Александра Исаевича, состоящего из 2-х просторных смежныхкомнат. Тут же маленькая кухонька, где Наталья Дмитриевна разогревала мужуеду.
И:Александр Исаевич не спускался к обеду?
Солженицына:Последние пять лет он болел и редко спускался к всеобщему столу. А товсегда кушали совместно. Обеды были поздние: часов в шесть. Кухня же наверхузадумана для того, дабы в первой половине дня Александр Исаевич ни на что неотвлекался. Вставал он не позднее семи. Пил кофе и садился писать. Позже полудняя подогревала ему ланч. День делился на работы различного нрава и разнойинтенсивности. Утром он писал. Вторая половина дня - накопительная: читал, делал выписки, обдумывал материал, не неукоснительно к завтрашнему дню - наперед.Спуститься до обеда вниз - значит, поневоле отвлечься. Даже короткийбытовой разговор вырывал из сосредоточения. Александр Исаевич был неприхотлив веде, и ему было все равно, во что одеваться. Реально для него главны былидве вещи: свет и тишина. Тишина исключительно. В Вермонте у нас на стене гаражависело, как у многих в Америке, баскетбольное кольцо. До 3 часов дня -выходные не выходные, каникулы не каникулы - мальчуганы не смели стучать мячом, зная, что отец работает. Правда, мне кажется, закроет действовал до часу, ноИгнат в каком-то интервью утверждал, что до 3. В любом случае в утренниечасы никто, помимо собаки, не гавкал (хохочет).
Игнат Солженицын, вестимый пианист и основной дирижер Филадельфийского Камерного оркестра, в этуминуту сидел на корточках у лестничного пролета на втором этаже и нажимал наклавиатуру не рояля, а ноутбука, налаживая в доме внутреннюю компьютерную сеть.Однако, Наталья Дмитриевна, ничего не имевшая вопреки самой идеи, дабы всечлены семьи: и она, и Степан, и Ермолай, и зачастую наезжающий из Нью-Йорка Игнат, и невестки - могли, не выходя из своих комнат, как в офисе, перебрасываться сообщениями, что-то укоризненно шепнула сыну. Пояснила нам:
Ему на дняхпредстоят два концерта в Петербурге. Мы каждой семьей туда полетим. Игнат будет исолировать на рояле, и дирижировать симфоническим оркестром Мариинского театра.Шутки в сторону: Гергиевским оркестром! Я жутко беспокоюсь, а он тот, что часковыряется с этими компьютерами.
Мимолетнойрепликой о не своевременно овладевшем Игнатом компьютерном энтузиазме разговор о детяхдо поры исчерпан. В кабинете Александра Исаевича речь о повадках владельца, привязанности к населявшим его территорию вещам.
Солженицына:Саня дюже любил эту ветхую кофту на пуговицах, - Наталья Дмитриевнаразглаживает складки висящей на спинке кресла серой вязаной кофты. Замечаетмаленькую дырочку и, бессознательно продолжая поглаживать, вслух думает: -Когда возникла? Нужно зашить… - И позже паузы: - Тут прохладно зимой. Вмолодости Сане нравился холод, его даже прозвали «моржом» - никогда не носил нипальто, ни шапку. А с возрастом стал мерзнуть.
Пока мог, Александр Исаевич писал, стоя вот за этой фанерной кафедрой, сколоченной подего рост. Видите, она складная. Взял под мышку и понес. Кафедра у нас путешественница:и по России поездила, и в Цюрихе была, и в Вермонте. А старый письменныйстол - петербургский. Году в 69‑м либо 70‑м Сане его подарили.Вначале стоял в садовом домике в Рождестве, потом у нас на Тверской. Когда в 74‑мАлександра Исаевича выслали и мы поехали следом за ним, я взяла стол с собой. Снами возвратился из изгнания. В иной комнате два крупных примитивных стола: 1-й -на колесиках, 2-й - на опрятных козлах. Передвигать легко. Их нам сделалив Вермонте. Даже не столяры, а плотники. Различные столы для различных работ. Не надопостоянно перекладывать стопы книг и бумаг.
В день своегоухода Александр Исаевич все утро провел в кабинете, работал, как обыкновенно. Листкипоследней рукописи, очки, карандаши, ручки… Я усердствую ни к чему тут неприкасаться.
И: Говорить о зашкаливающей работоспособности Александра Исаевича сталообщим местом. Как и о его всегдашней досаде на себя, если время тратил не написательство. И все же, каким он был в то врывавшееся в спрессованный график«личное время», за которое себя не корил?
Солженицына:У нас не существовало деления: это работа, а это - «личное». И Саня, ия по-различному, но беспредельно любили работу и никогда не жили по тезису:проволочили день, закрыли папочку, сейчас пошли отдыхать. Каких-то специальныхпосиделок: давайте соберемся, побеседуем о том, о сем, не устраивали.Разговоров-то было много семейных, но традиционно они появлялись как-то безусловно, почаще каждого за едой. Вообще мы все в семье едим стремительно. Ну легко физическибыстро. Если за обедом заходил интересный либо значимый разговор, онпродолжался столько, сколько не иссякал интерес. А если нет, все сразуразбегались обратно к своим занятиям. Александр Исаевич не переносил пустоговремяпрепровождения, легко заболевал от него. Коли уж не о чем говорить, тонечего и говорить. Это распространялось и на гостей. Абсолютно мог произнести:извините, дорогие, я уж пойду, мне завтра с утра предстоит сложный кусок.Вставал и уходил. Но вот по субботам в Вермонте дети не ездили в школу - и мыустраивали длинные завтраки.
К «личномувремени», если хотите, дозволено отнести и наши с Саней обсуждения радионовостей итекущей прессы. Мы «делили» газеты и журналы, а самое главное потом друг другупересказывали. Все вертелось вокруг возврата в Россию. Семья (и дети в томчисле) жила верой, что это когда-то случится. Порой вера ослабевала. Унас. У Сани - никогда.
Уже в 80‑егоды вечерами Александр Исаевич начал читать то, что ему не нужнонепосредственно для работы. Скажем, с часу до пяти - чтение, нужное для«Красного Колеса», а позже обеда брался за книги, которые хотел перечитать илине читал раньше. По ходу делал пометки. Из этого развилась «Литературнаяколлекция» - эссе о писателях, довольно странные, от того что писатели описателях почаще говорить чураются либо отзываются криво. А здесь, напротив, слюбовью и захваченностью.
И:Александр Исаевич днем отдыхал?
Солженицына:Практически нет. Правда у него были огромные задачи со сном. Засыпать-тоон засыпал, но скоро просыпался. Ужас, что утром будет не в форме и деньпропадет, не давал вновь уснуть. Иногда мог прилечь днем. У Сани случалось ив полные сил годы такое состояние, когда мозг от усталости будто изнемогал.Какой-то ступор наступал. Если получалось минут на десять - 15 забыться, вставал идеально омоложенный.
И: Скоро позже знакомства вы ошеломили Солженицына своей неутомимостью, вызвав примерно сердобольную реплику: «Не слишком ли вы гоните? Не перегружайтесебя». Два трудоголика. Эта похожесть создавала лад в семье либо дому не хваталонемного лени?
Солженицына:Ну, я не знаю. Думаю, лад. Во каждом случае, Александру Исаевичу было сруки, что меня никогда не нужно побуждать трудиться, что тащу сама. Ему этонравилось. Потом, не забывайте, что «Один день Ивана Денисовича» вышел в 1962-м.Человеку было сорок три года, когда опубликовал свою первую книгу! Саня дюже, дюже торопился. Не рассчитывал, что столько проживет. Он же прошел через страшныйрак, метастазы под мышками и по каждому животу. Одна опухоль величиной с кулактак и сохранилась в оригинальном известковом бункере позже облучения. Санявсегда исходил из того, что времени, может быть, осталось немного. Следственно - да, не хотел тратить его напрасно. Это не значит, что писал судорожно. Наоборот, Александр Исаевич никогда не спешил, не гнал к концу. Он начинал спешитьлишь когда заканчивал книгу. Отдавал мне на прочтение, ожидал отзыва, потомперепечатки. Вот тогда (хохочет) ему казалось, что теснее завтра все должно быть готово.
И:И что вы медлительно читаете…
Солженицына:Да, да. Он не упрекал, но дюже ожидал и давал это ощутить. Что жедо лени, то мы оба (правда я не помню ни одного прямого высказывания АлександраИсаевича по этому поводу) считали ее возмутительной. Сходились, что чем в семьеее поменьше, тем класснее. Саня повседневно занимался с детьми, час в день непременнодавал урок математики, либо физики, астрономии. Я же занималась с ними русскими усердствовала, дабы мальчуганы учили по стихотворению в день. Они знали сотнистихов. Когда приезжали гости, мы в их честь устраивали концерты. Звучали музыка, стихи. Папа неизменно на этих концертах присутствовал.
И:Это не чрезмерно - всякий день по стиху?
Солженицына:Не чрезмерно. Память дозволено растянуть, как растягивают желудок обжоры. Апамять - примерно исключительное, что мы могли дать детям. Память и знание работатьс книгой, со словом. Свое ремесло. Александр Исаевич любил повторять: «Ремеслоза плечом не тянет». Мы чай никогда не знали, во что выльется наша жизнь, подорвут - не подорвут, кто, когда и как умрет… И торопились передать детям, чтомогли. С теплотой припоминаю вермонтцев. Они сами решили, что нас нужно оберегатьот пришлых топтунов. В здешнем магазинчике висела умилительная табличка:«Дорогу к Солженицыным не показываем».
Дети же у нас, ксчастью, подросли трудолюбивыми. Папа проповедей им не читал, а я не разтолковала вслух об омерзении к лени. Когда ребята были теснее подростками, я имговорила, как бы шутливо, что любимой женщине нужно уметь прощать всякиенедостатки, но нет ничего дрянней женщины гневный и ленивой. На таких не женитесь. (Абольшего требовать - это теснее быть старухой из «Сказки о рыбаке и рыбке».)Послушались. На таких не женились (хохочет). Всеми невестками я довольна.
Известия:При том, что у Александра Исаевича была множество ненавистников, ещебольше тех, кто быстро подпадал под его обаяние. Вы - тоже. Дело чай ввашем случае не только в его идеях, книгах, а и в мужской харизме, вероятно?
НатальяСолженицына: Что говорить, Саня притягивал, какмагнит. Для меня он оставался симпатичным до последнего дня. Его обаяниечувствовали многие. Он был как-то органично вежлив и внимателен к женщинам.Ирина Алексеевна Иловайская, несколько лет прежняя секретарем у нас в Кавендише, говорила, что, когда приходила к Александру Исаевичу (а у него и в вермонтскомкабинете было зябко), он бережно набрасывал ей на плечи пиджак: «Меня даже сума сводило, каким движением он это делал». Мне кажется, у Сани и лицо былоособенное. И чем дальше, тем огромнее. У него было лицо из тех, на которыехотелось глядеть и глядеть, сложно оторваться.
Работая, Саня былнемногословен и дюже сконцентрирован. Он выглядел суровым ко каждому, кто пыталсяему воспрепятствовать. Да я и не допускала этого. И сама не мешала.
И:Повезло ему с вами.
Солженицына:А мне с ним повезло. Нам друг с ином повезло. Это правда. Когда Саняне был в напряженном, сдавленном состоянии, то становился открытым, мягким, беспредельно милым. На редкость щекотливым. Ясно улыбался. И оченьзаразительно хохотал. Он был хорошим рассказчиком. Мальчуганы теперь вспоминаютмногое из того, о чем папа говорил за столом. У сыновей это осело в памяти, онипорой изумляются: «Как ты не помнишь?»
Праздничныхзастолий с Александром Исаевичем было много (против, мне кажется, сложившемусяу вас ощущению). Мы подмечали все детские дни рождения (как-никак четыремальчика!), день варенья моей мамы. Ее Саня дюже любил. Плюс Рождество, Пасха, наезды друзей - Никиты и Маши Струве, Славы Ростроповича, которого сСаней объединяла узкая дружба, еще одной близкой семьи: И неизменно у нас былвеселый, аппетитный, прекрасный стол. Готовили мы с мамой. Я по сей день делаюпасхи, куличи, пеку маленькие слоеные пирожки. Завершим с интервью - пойдемпить чай с любимым Саниным кексом. У него был такой кекс, без которого жить немог (хохочет). Я и сейчас его пеку, как бы для Сани.
Мама во каждом помогала.Она была дивная, тоже блаженство моей жизни. «Основный инженер» нашего дома. Руки унее были положительные - чинила лампы, утюги, замки, игрушки. Чудесно рисовала. Изготовки на ней были обязательные щи и котлеты. Саня шутил: «Невозможно допустить, дабы мы возвратились в Россию, а дети не знали, что такое щи». Это воспринималосьс улыбкой - в качестве абстрактной фигуры речи. Возвратимся ли? Но мы возвратились. Идети знали, что такое щи…
К слову, Саняобладал неисчерпаемым чувством юмора. При том частенько сетовал, что в собственныхкнигах юмора ему не хватает, считал это недостатком.
И:Даже в трагическом «Архипелаге» хватает остроумных мест…
Солженицына:Я тоже так думаю. Всюду… Впрочем себя он осуждал грозно.
И: В какой форме проявлялись негодование Александра Исаевича, плохоенастроение?
Солженицына:Он замолкал. Если был недоволен, если ему казалось, что я виной чему-тоили что-то не так делаю, то легко замолкал, изредка надолго. Он не хотелобижать словами. Александр Исаевич не был упречным человеком. Он был упречнымпо отношению к себе. Вот себя жутко корил, когда думал, что сделал ошибку.Она его терзала. С возрастом он становился мягче к окружающим, но делалсясуровей к себе. Мысленно прокручивая жизнь, несладко осуждал себя. В частности, за то, что был неудовлетворительно внимателен к матери. Эта боль жила в нем последниелет двадцать.
И:Вас выводило из себя безмолвие супруга?
Солженицына: Я пыталась вести себя так, словно ничего не случилось. Но если виделабесполезность, прекращала попытки и тоже замолкала.
И: И длинно вы так могли?
Солженицына:Могла. Но поменьше, чем он. Обыкновенно размолвка продолжалась до первогонеотложного дела, которое доводилось обговаривать. На этом все рассасывалось.Никаких сцен друг другу мы никогда не закатывали. Правда, бывало, буйно выясняли…нет, не отношения - спорили. Я жуткая спорщица. Спорили мы страстно. И изредка, как свидетельствуют дети, дюже громко. Но это так, поиск истины.
И:А как выражались нежность, признательность?
Солженицына:Как у всех людей: в жестах, голосе, словах. Саня умел быть покоряющенежным… Ну да, нам вывалилось много тяжелых моментов. Жизнь бывала беспросветно сложной.Но друг с ином нам никогда не было сложно.
Почему я сказала, что нам обоим повезло? Не было, как это случается, такого зияющегопротиворечия, дабы семья шла поперек длинна. Мы были цельны, так сплетены, чтокто бы из нас двоих ни захромал, сразу хромала каждая телега. Саня всегдасочувствовал моим сложностям, которые могли не совпадать с его (на мне былидом, дети, Фонд), огорчениям, которые он не неизменно разделял, говоря, что нестоит что-то принимать близко к сердцу, - но при том неизменно был рядом. Думаю, это и именуется гармоника.
И:Когда на 50-летие супруг преподнес вам розы, вы не без иронии записали вдневнике: «Вот уж из ряда вон». Гармоника гармоникой, но вас не задевалоотсутствие стандартных знаков внимания? Либо это с лихвой перекрывалось безднойнестандартных?
Солженицына:Меня не только не задевало неимение стандартных знаков внимания - яих страшилась и не хотела никогда. Так как любой типовой знак вниманияможет служить ширмой, прикрывающей неимение искренних чувств.
Когда у нас сАлександром Исаевичем все началось, был такой безумный роман, он приносил мнесвои любимые ландыши. И мне они нравились куда огромнее своенравных роз именнонепомпезностью. Я высоко ценила внимание и низко - его банальные знаки. Асамого внимания было с избытком. Саня непрерывно давал мне пищу для некоторойгордости, проще говоря - для счастья. Его слова - что он может на меняположиться, что ценит точные примечания, что у меня «отменное ухо» - казалисьсамым высоким комплиментом, какой только допустим. От того что мы много работаливместе, я слышала сходственное неоднократно. К Саниным словам невозможно было привыкнуть, его одобрением невозможно было напиться. Пьешь - пьешь, и весь раз ну простоживая вода из колодца. Я чай не была застрахована от того, что в чем-тоошибусь, могу промахнуться. И Санино восхищение, что примерно не промахивалась, пораженная признательность, великодушная похвала - каждый раз были для меня сверкающиморденом.
А обряды? Я вообщевыросла в не «ритуальной» семье. И Саня терпеть не мог ничего показного.Безусловно, у нас с ним были свои тайные даты. Александр Исаевич обыкновенно не носилобручального кольца. Оно на правой руке мешало ему писать. Держал его в выдвижномящике туалетного столика своей мамы, которым, как и ее старым круглым барометром, дюже дорожил. Там же неизменно хранились наши венчальные свечи. Каждый раз поизвестным только нам датам Саня надевал кольцо.
И:Вы напоминали?
Солженицына:Ни разу в жизни. Он сам эти дни держал в памяти. Я-то как раз могла позабыть.И если такое случалось, он укоризненно глядел на меня и стучал своим кольцом омое.
…Чего Саняособенно чурался, так это пышно праздновать свои дни рождения. Мы любилиотмечать их тихо на пару. Но это редко получалось. А Саня неизменно «играл напонижение», предварительно начинал подговаривать: «Давай только чай, и не огромнее». Ноя, безусловно, пекла пироги. Дети дарили презенты. Я тоже. Правда знала, что от менялучшим презентом для него (хохочет) было бы поспеть к этому дню завершить какой-топласт работы.
И: В последние годы Александр Исаевич сетовал на немощь, бессилие?
Солженицына:Всерьез он стал болеть в 2003 году. Позже декабря 2002-го теснее невыезжал из Троице-Лыкова. Когда у Сани отказала левая рука, у него наступилдовольно длинный период такого внутреннего роптания: «Я теснее все сделал на этойземле. Отчего Всевышний меня не отпускает?» И все равно садился к столу. Вздыхал:прежде мог трудиться 16 часов в день, потом - 14, 12, а здесь уж только 8. Ноработал, повторяю, до самого конца. Третьего августа в девять вечера я егоуложила, Саня уснул. А в десять проснулся, позвал меня, и начался его отход. Онушел до полуночи.
Последние полторагода Александр Исаевич примерно не принимал гостей. Не хотел общаться в инвалидномкресле. У него (на поздней фотографии видно), - Наталья Дмитриевнаоборачивается и показывает снимок на полке за спиной, - стал лик, а не лицо.Пока не сделали операцию на сонливой артерии, он был абсолютно прозрачный, бело-голубой. Операция подарила ему полтора продуктивных года. Они были оченьсветлыми, правда и сложными физически. Но Саня огромнее не роптал. Дух оставалсямощным, а силы убывали на глазах. Мне он виделся раненым воином…
Но если оглянуться- чай Александр Исаевич прожил радостную жизнь.
И:С иной стороны, такая тяжелая участь.
Солженицына: Он ее не воспринимал как тяжелую. Как сложную - да.
И:Это же синонимы.
Солженицына:Нет. Сложность - не неукоснительно дрянно. Ну, трудно… Пробьемся. А тяжесть- это что-то дюже отрицательное, давящее. В Сане же неизменно была жизненностьогромной, динамичной силы. Правда, под конец он начал терять оптимистичность из-завсего того, что видел вокруг. Он уходил в крупной тревоге за страну. Не былуверен, что она сохранится как таковая.
И: Когда вы с специальной пронзительностью почувствовали: Александр Исаевич ушел иникогда не вернется?
Солженицына:Вы знаете, его физическое неимение я чувствую безостановочно. В первыенесколько месяцев это случалось на всяком шагу. Накатывали такие неожиданные, нестерпимые удары. К ним немыслимо подготовиться и невозможно привыкнуть. Вдругвсплывет какая-то деталь и собьет тебя с ног. Скажем, умываюсь, попадается наглаза его зубная щетка, и здесь прокалывает - не мысль даже, а какое-топронзительное физическое осознание, что огромнее он до нее никогда не дотронется.Либо нательный металлический крест. Саня на ночь клал его в изголовье. А утромнадевал, таким круговым движением. Сейчас крест живет со мною. Я то свой ношу, то - его.
А нефизическогоухода Александра Исаевича ни разу не испытала. Такого момента примитивно не было.Скорее каждого, и не будет. Я каждодневно тружусь, живу с его текстами, егопочерком… Это, припоминаю, писалось при мне, это мы совместно редактировали. СлышуСанин голос, его специальные интонации. Он настоль не ушел из моего ежедневногомира, что мы с ним будто не разлучились.
И: В качестве теснейшей «сотруженицы» Солженицына вы отменнее всех знаете, подлинно ли Александр Исаевич завершил обозначенное им на земле. Что изоставшихся дел он с доверием переложил на ваши плечи?
Солженицына:Мы никогда не чурались разговоров о гибели, говорили о ней без ужаса итрезво. Александр Исаевич наказывал: «Когда меня не станет, вот это первоесделаешь, потом второе, третье…» Он неоднократно предупреждал: «Смотри, девица, неуспеешь. Не разбазаривайся». Это если я, возможен, зачастила на концерты вконсерваторию. Мне казалось: галиматья, все поспею. И только сейчас понимаю, насколько он был прав. Оставленное достояние неохватно. Предстоит опубликоватьнемало еще неизданного. Вот «Дневник романа». Саня писал его больше 25 лет, параллельно работе над «Красным Колесом». Стиль непредвиденный: дневник работы надроманом о революции 1917 года - не жизни во время работы, а самой работы. Тамвсё: и сомнения, и блаженство находок, и возмущение пойманными за рукулгунами-свидетелями, и отчаяние, что взялся за необхватное и не сумеетзакончить… Дневник был Саниным другом, с которым он разговаривал помимо меня.Александр Исаевич не полагал его публиковать, но, когда кончил «КрасноеКолесо», перечитал и сказал: «Когда-либо дозволено и издать. Давай все-такиприготовим». В 1990 году я его перепечатала. «Дневник Р-17» составляет целыйтом собрания сочинений, которое я готовлю к печати. Это Собрание теперь мояглавная работа. Пока, вы видите, стоят четырнадцать томов, два - на подходе.Каждого же томов должно быть тридцать.
Одновременноразные издательства перепечатывают «В круге первом», рассказы, «Раковыйкорпус». Предлагают составить хрестоматию для школьников, отдельно издать«Крохотки». В связи с выходом школьного «Архипелага» педагога просят о встречах.И в всеобщем, бессмысленно вставать на пути этих желаний. Но как на все обнаружить время? Ясама за рулем, летаю по Москве (либо томлюсь в пробках) и к вечеру еледоволакиваюсь до дома. Все-таки Троице-Лыково - это загород. Любая вылазкасъедает день.
Да, надоторопиться. В 1-й раз я ощутила тревогу, что «не поспею», когда лишьпритронулась к архиву. В Женеве есть известный музей Мартина Бодмера. Этотчеловек длинные годы собирал редчайшие рукописи, сотворил ценнейшую коллекцию: там идревние папирусы, и рукописи Гете, и партитуры Моцарта, Бетховена… С мая пооктябрь грядущего года в музее состоится экспозиция рукописей Солженицына. Не будьэтого предложения из Швейцарии, я еще даже не подступилась бы к архиву. Атеперь вытянула кое-какие ранние вещи, скажем, довоенный блокнот в клеточку, гдеСаня - первокурсник - делал очерки к «Красному Колесу». Это будущиесамсоновские главы.
Страницы, страницы… Столько каждого увлекательного: тетради путешествий, встреч, разрозненныелистки с мыслями, ощущениями. Число многообразных записей потрясает.Сам Александр Исаевич считал, что, когда мысли воплотились в книгу, заготовкиможно выкинуть. Нечто и выкинул. Но значительно огромнее осталось - все это тожеархив. Значит, потихоньку буду читать и решать, что делать. Если успею…
И: У вас с Александром Исаевичем пять внуков. Они сознают, какую громкуюфамилию носят?
Солженицына:Мне кажется, абсолютно. Два наших сына - Ермолай и Степан, живут вТроице-Лыкове. Работают в интернациональной консалтинговой фирме. Ермолай -руководящий директор московского офиса. Оба получили очаровательное образование, учились в Гарварде, Принстоне и Массачусетском Технологическом. Отлично знаютмир, языки. Тут женились на русских девчонках. У Ермолая и Нади двое детей:Екатерина и Иван, теснее крупные. Девять и восемь лет.
Игнатичей же трое:Митя, Анна и Андрей. Игнат с ними годично приезжает в Москву. Жена у негоамериканка, милая, прекрасная женщина, доктор. Приняла православие и выучиларусский язык до такой степени, что, по крайней мере за столом, мы не должныпереходить на английский. И дети вольно говорят, читают и пишут по-русски. Ссамого рождения Игнат общается с ними только на русском. Этим летом я впервыепосле возвращения в Россию на две недели «взяла отпуск», ездила в Вермонт, собрав там всех внуков. По утрам заканчивала корректуру школьного «Архипелага», вечерами же мы с детьми вначале прочитали, а потом поставили сцены из «Ромео иДжульетты».

Рабочий стол Александра Солженицына. Троице-Лыково.
Декабрь 2010 года (фото: Олег Паршин)
Солженицына: Вы поразитесь, но наши сыновья длинно не знали, кто их папа. То есть незнали, что он известный. Отец и отец. Работает и работает. Ну, писатель. Сидити пишет. Мы переехали в Америку из Европы, когда Степе было два года, Игнату -три, Ермолаю - примерно пять. Потом дети выросли, пошли в школу. Но мы жили влесу - Вермонт довольно глухое место - и не усердствовали рано информировать детям, докакой степени их папа вестим. Напротив, различно этого чурались. Как раз наканунеСтепа комично рассказывал за столом (вчера был тот редкий радостный вечер, когда все братья собрались совместно), как некогда он пришел из школы и спросилбабушку: «Слушай, а что такое говорят, словно нашего папу все знают?» То есть ону бабушки стал допытываться, от того что находился в неведении. А мы были этомуневедению рады. Чем дольше они не догадывались о мировом признании папы, темдольше росли типичными детьми. Любая исключительность способна искалечить.Это палка о 2-х концах. Даже, скорее, об одном.
Что же до внуков, то они живут в мегаполисах: в Москве и Нью-Йорке. Тут немыслимо расти, неимея представления, насколько вестим Солженицын. Но я младших удерживаю сурово. Всмысле: что из того? Для них известность дедушки обозначает одно - они обязаны быть достойныунаследованного имени.
Наталья Дмитриевна Солженицына (Светлова) - социальная деятельница России, она родилась 22 июля 1939 года в Москве. Женщина также является редактором и помощницей своего нынче покойного мужа, писателя Александра Солженицына. В 1974 году она сотворила в Цюрихе «Русский фонд помощи преследуемым и их родственникам». В 1992 г. эта организация перенесла свою действие в Москву. В России она вестима как «фонд Солженицына». Ее имя зачастую оставалось в тени из-за известного мужа, но Наталья и сама достигла многого за свою жизнь. В 2015 году ее наградили орденом «за заслуги перед Отечеством» четвертой степени.

Детство и семья

Наташа Светлова возникла на свет в семье потомков ставропольских крестьян. Ее папа, Дмитрий Иванович Великородный, был аспирантом литературного факультета Университета красной профессуры в Москве. Через два года позже рождения дочке он ушел на войну, пропал без вести под Смоленском. Мать девчонки, Екатерина Фердинандовна, окончила Московский авиационный университет.
Дедушка Натальи, Фердинанд Юрьевич, входил в Партию социалистов-революционеров. Позже он работал в газете «Известия». За свои взоры был задержан еще до рождения внучки, скончался в лагере.
В 1949 г. Екатерина вновь вышла замуж. Ее избранником стал Давид Жак, экономист и автор статей по статистическому учету. Он также был братом знаменитого советского писателя Вениамина Жака.

Образование и 1-й брак

Позже окончания школы Наталья стала студенткой механико-математического факультета в государственном институте. Позднее она окончила аспирантуру, устроилась трудиться в лаборатории математической статистики. Один из коллег и стал ее грядущим супругом.
Первым официальным мужем девушки стал Андрей Николаевич Тюрин. Он был вестимым математиком, в браке у пары родился сын Дмитрий в 1962 году. Он погиб в 1994 г., но оставил позже себя дочка.

Судьбоносное знакомство

В августе 1968 года девица встретила Александра Солженицына. С тех пор они ни разу не расставались надолго, вплотную до гибели писателя. Наталья стала его секретарем, редактором и ближайшей помощницей. Она во каждому поддерживала возлюбленного, помогала составлять альманахи сочинений. В своих интервью Александр с улыбкой признавался, что ничего не сумел бы сделать без этой женщины. Восхитительным образом ей получалось поддержать и мотивировать своего самого близкого человека.
Официальный брак влюбленные заключили только в 1973 году. На тот момент у них теснее было трое сыновей - Ермолай, Игнат и Степан. Когда Солженицына отправили на Запад, жена здесь же последовала за ним, взяв с собой детей и мать. В октябре 1976 г. вышел указ, которым всю семью лишали гражданства СССР. Только в 1990 г. он был хорош, и женщина сумела возвратиться на родину. В 1994 г. она совместно с супругом приехала в Россию теснее навечно.

В 2007 г. под редакцией Натальи было выпущено собрание наилучших сочинений ее супруга в 30 томах. В июле 2009 году она встретилась с президентом России Владимиром Путиным, дабы обсудить постижение творчества Александра Солженицына в государственных школах. На тот момент писатель теснее скончался.
Также женщина является членом Попечительского совета, отвечающего за возрождение Соловецкой обители. Она входит и в совет «Вольное дело», поддерживающий все общественные инновации. Солженицына регулярно посещает собрания организации, посвященной увековечиванию памяти жертв политических репрессий.
Очевидно, что эта женщина владеет сильнейшим нравом. Даже позже гибели обожаемого супруга она не впала в печаль, а всеми силами продолжает его дело. Наталья Дмитриевна не дозволяет себе отдыхать, чай в мире так много людей нуждается в ее помощи.
Вдова Александра Солженицына Наталия Дмитриевна опубликовала на страницах Русской газеты открытое письмо Юрию Полякову, основному редактору Литературной газеты - где, в свою очередь, ранее возникла его колонка (в рубрике «Точка зрения»)Место Солженицына в истории Поляков оценил недвусмысленно:
«...текущий «заблаговременный» предъюбилейный ажиотаж в связи с приближающимся столетием А.И. Солженицына, на мой взор, выглядит в какой-то мере неуместным. Не стану обговаривать литературно-художественные превосходства его творений, впрочем вынужден подметить: Солженицын не примитивно уехал в свое время из Советского Союза (а СССР, хотим мы того либо нет, по сути одна из политических версий исторической России), но реально призывал американцев начать вопреки него войну. Никто не предлагает вычеркнуть Солженицына из списка выдающихся соотечественников, но и культовую фигуру из него лепить очевидно не следует. Дабы деятели культуры молодого поколения не делали для себя заведомо порочных итогов. В отвратном случае власть неизменно будет видеть перед собой потенциал для очередного «болота».
Наталия Солженицына, вдова Александра Солженицына: (опубликовано в Русской газете)

Возмущена подлой ложью в адрес А.И. Солженицына, напечатанной Вами на портале газеты «Культура» 20.09.2014: «Солженицын не легко уехал в свое время из Советского Союза… по сути исторической России, но реально призывал американцев начать вопреки него войну».
Вы не можете не знать, что в феврале 1974 года Солженицын был задержан, лишен гражданства и под конвоем выслан из страны. Об этом гражданам СССР известил ТАСС в центральной прессе. Если, зная это, Вы печатаете приведенные выше слова - значит, Вы осмысленно врете. Если же Вы не знаете этого всеизвестного (по крайней мере, в истории литературы ХХ столетия) факта, то необычно, как Вы при этом возглавляете «Литературную газету». И, будучи на этом посту, недостойно повторять клевету о призывах к войне, состряпанную вопреки Солженицына в глухие советские времена 5-м управлением КГБ по борьбе с инакомыслием. Наоборот, будучи в изгнании, Солженицын на длинные годы впал в немилость у заокеанской прессы именно за то, что охранял историческую Россию. Да, он считал, что большевики исказили ее лик, и настойчиво уговаривал не приписывать русскому народу безжалостных черт коммунистической практики Ленина-Сталина. Не сомневаюсь, что молодое поколение разберется, что считать за правду, в чем достоверный патриотизм и кто его реальные носители.
Наталия Солженицына
P.S. Оригинал письма вчера был отправлен в редакцию газеты «Культура».
Ответ Юрия Полякова Наталии Солженицыной опубликовала та же Русская газета, предварив текст редакционной ремаркой: «От редакции. Мы не могли не предоставить слово для уточнения своей позиции основному редактору «Литературной газеты» Юрию Полякову. Не утаим, нас весьма поразила и расстроила и суть письма, и его форма. Верим, наши читатели сами сделают точные итоги».
Юрий Поляков, основный редактор Литературной газеты:
Уважаемая Наталия Дмитриевна!
Мне внятен Ваш бешенство. Когда ваяешь монумент дорогому человеку, хочется, дабы в бронзе отлились лучшие его черты. Впрочем Ваш покойный муж, феноменальный русский писатель Александр Исаевич Солженицын был фигурой трудной, страстной и двойственной. Его гневная, отчасти оправданная индивидуальной драмой нелюбовь к советской версии нашей государственности общеизвестна, и здесь я скорее поверю 5-му управлению КГБ, окошмаривать которое в текущей геополитической действительности я бы не рискнул. Упорная субъективность Солженицына, скажем, в вопросе об авторстве «Тихого Дона» тоже ни для кого не секрет. Убежден и в том, что невозможно включать в школьную программу «навык художественного изыскания» под наименованием «Архипелаг ГУЛАГ», на чем Вы настояли в верхах. Гомерические оценки труднейшей эры Ленина - Сталина, размещенные в эту книгу, серьезно расходятся с данными исторической науки и здоровым смыслом. Однобоко осознанное прошлое воспитывает злоба к собственной стране и порождает штатское болото. А вот реально художественный «Один день Ивана Денисовича», абсолютно, прочесть должен всякий старшеклассник.
Вполне допустимо, я и не достоин возглавлять «Литературную газету», впрочем именно Ваш покорный слуга опубликовал на страницах ЛГ злую отповедь Солженицына «потемщикам», приписывавшим ему сотрудничество все с тем же КГБ. Кстати, в своем законном порыве облагородить память супруга, Вы выдернули лишь фрагмент моих рассуждений. А говорил я о том, что мне непостижимо, отчего 100-летия величайших русских писателей, не ссорившихся столь глобально с Советской властью (Леонова, Шолохова, Твардовского), отмечались крайне скромно в сопоставлении с планами празднования грядущего юбилея автора «Красного колеса». Как раз по этой причине я и уклонился от предложенной чести войти в состав юбилейного комитета. В любом случае мне жалко, что я огорчил Вас, потому как Ваша предприимчивая преданность духовным, политическим и литературным заветам А.И. Солженицына заслуживает восхищения и подражания.
***
100-летний юбилей со дня рождения Александра Солженицына будет отмечаться в 2018 году.