Алексеев Михаил
Воскресное утро
Аннотация: Это произведение моего друга, который уже давно помогает в написании книг, советует, а где нужно пинает и заставляет посмотреть на проблему с новой стороны. Прошу отнестись к этому произведению как больше чем к фантастике, так как его писал человек очень серьезно относящийся к истории, особенно к мелочам, которые при более серьезном рассмотрении существенно меняют всю картину.
Михаил Алексеев.
5.50 утра. Район Вязьмы. Борт флагманского
ПС - 84
начальника Главного управления
ВВС РККА.
Жигареву Павлу Федоровичу снился сон из далекого детства. Будто он, снова обычный мальчишка из бедной деревеньки Бриково, Весьегонского уезда Тверской области. Такой же босоногий пацан, как и сверстники - друзья по бедняцкой доле. Его с товарищами отправили пасти небольшое стадо деревенской общины в кустарник, на берегу маленькой безымянной речушки. Скорее, даже просто ручья. Таких ручьев великое множество в лесах центральной России. Задача перед мальчишками обычная - не выпустить скотину за пределы арендованного у управляющего местного помещика оговоренного участка и не допустить потраву барских покосов. Платить за потраву сельчанам нечем - значит, придется отрабатывать долг трудом. Ну, а с мальчишек родители спросят розгами.
Видит Пашка, будто вожак стада - коза соседки Малаши, воспользовалась тем, что мальчишки отвлеклись, и уже выходит на покос. Он пытается бежать, но ноги не слушаются. Вместо бега получается только с трудом и неимоверным усилием раздвигать воздух, ставший вдруг плотным и вязким. С ужасом понимает, что не успевает перехватить строптивую скотину и еще сильнее цепенеет. А мальчишки кричат ему: Павел Федорович! Павел Федорович! И Пашка, удивляясь необычному обращению, с трудом и облегчением выныривает из плена детских страхов.
Павел Федорович Жигарев, 1900 года рождения, бывший крестьянский сын, а ныне, с апреля 1941 года - Начальник Главного Управления ВВС РККА, приходит в себя. Менее двух недель назад он получил третью звездочку генерал - лейтенанта в голубые петлицы мундира, и сразу стало не хватать времени на сон.
В воздухе пахло грозой. С западных Особых округов почти каждый день приходили сообщения о пролетах немецких самолетов, удачных и неудачных перехватах нашими истребителями. Головная боль от того и другого была примерно одинаковая. В условиях директив Генерального Штаба и руководства страны не провоцировать немцев удачный перехват мог привести к ноте Германского правительства, наказанию летчика и его командиров. Неудачный - показывал дыру в нашей системе ПВО, позволяя немцам спокойно выполнять поставленную задачу. О целях этих полетов не догадывался разве только пресловутый герой русских народных сказок - Иванушка - дурачок.
Жигарев работал без выходных, перерывов на обед и, практически, сна. Сегодня было воскресенье и он летел в Минск, в штаб начальника ВВС Белорусского Особого ВО, генерал - майора И.И. Копца. Пользуясь этим, во время полета пытался хотя бы частично восполнить недостаток сна.
Павел Федорович! - его за плечо легонько тряс второй пилот флагманского ПС -84 Штаба ВВС. Жигарев вопросительно посмотрел на него, одновременно пытаясь распрямить затекшие руки и ноги.
Павел Федорович, пройдите в кабину, Вам нужно это посмотреть! - сказал пилот, увидев, что начальник проснулся. Поднявшись, Жигарев прошел в кабину. За эти менее чем два месяца экипаж уже не раз летал по маршруту Москва - Минск и он не мог понять, что так встревожило командира корабля.
Где мы? - спросил Павел Федорович, войдя в кабину.
Район Вязьмы. Посмотрите товарищ генерал - лейтенант, - ответил пилот и накренил самолет влево, чтобы ему удобнее было смотреть через голову.
Жигарев посмотрел влево по курсу. Попробовал проморгаться. Но то, что увидел, не исчезло. Внизу, слева по курсу, с высоты полутора тысяч метров в условиях видимости миллион на миллион, лежал большой аэродром. Может быть не больше, чем аэродром тяжелых бомбардировщиков в Монино, но вполне сопоставимый по размерам. И БЕТОННЫЙ! Павел Федорович знал, что именно здесь, с этой весны, силами НКВД ведется строительство бетонной ВПП для будущего аэродрома. Срок сдачи объекта - осень 1941 года. Однако, там речь шла о нескольких сотнях метров узкой бетонки. Когда он летел две недели по этому же маршруту - ясно видел, что работа ведется, но раньше намеченных сроков строители вряд ли уложатся.
Теперь же, совершенно ясно он видел перед собой широкую и длинную, примерно двухкилометровую, ВПП, ориентированную, как и планировалось, по направлению Юг - Север, с развитой системой рулежных дорожек и огромной стоянкой.
ПС -84- В соответствии с договором с фирмой Douglas от 1936 года американцы передавали советским специалистам пакет документации и лицензию на производство многоцелевого самолёта DC-3. В соответствии с приказом N02 от 10 января 1937 года этот лайнер под обозначением ПС-84 начали выпускать серийно.
Стоянка - это было второе, что поразило Сталинского Сокола. На стоянке в три длинных ряда стояли странные серебристые самолеты. Навскидку - более сотни. Еще более странные силуэты Жигарев увидел на рулежной дорожке, идущей вдоль ВПП и в квадратах зелени между ними.
На рулежке стояли двенадцать аппаратов, напоминающих наконечники стрел серо-голубого цвета. А вот на квадратах зелени... стояли два МОНСТРА. Один - четырехмоторный, с нормальным, прямым расположением крыла - был еще сравним с ТБ -3, хотя имел совершенно другие пропорции. Зато другой, на взгляд Павла Федоровича как минимум вдвое превосходил размеры ТБ -3. Тоже четырехмоторный, но двухкилевой. Он видел и еще какие-то аппараты, с очень короткими, похожими на обрубки крыльями, либо без них. Из всего, что видели глаза и пытался уяснить мозг, он выделил всего лишь три силуэта хотя бы похожих на то, что мог бы назвать самолетом. Молчание в кабине затянулось. Командир корабля продолжал выполнять пологий левый вираж, держа вид аэродрома слева.
Садимся! - разорвал тишину приказ Жигарева.
Связи с аэродромом естественно не было, поэтому командир корабля решил заходить на посадку с севера. С юга располагался большой лесной массив, поэтому с севера садиться на незнакомый аэродром было проще, оставляя в качестве ориентира Вязьму справа, а так же наблюдая железную дорогу перпендикулярно глиссаде. Направление ветра было неизвестно, однако длина полосы позволяла его не учитывать. На посадочном курсе Жигарев справа увидел железнодорожную станцию, забитую эшелонами с погруженной боевой техникой. Рассматривать времени не было, однако снова отметил, что ничего похожего на то, что ему приходилось видеть в РККА, там не было.
Еще ближе к аэродрому, тоже справа, располагался большой склад ГСМ. Жигарев это понял по блестящим огромным цистернам.
Экипаж перетянул немного начало ВПП и самолет покатился по бетонке. Теперь можно было сказать, что ширина полосы была почти вдвое шире размаха крыльев ПС -84,то есть примерно пятьдесят метров. Сама полоса имела два горба в начале с каждой стороны и как бы низину между ними. ВПП было ухоженное и самое интересное - судя по следам торможений колес в момент касания - интенсивно использовалась.
Туполев ТБ-3 (также известный как АНТ-6) -- советский тяжёлый бомбардировщик, стоявший на вооружении ВВС СССР в 1930-е годы и во время Великой Отечественной войны
Кем? Когда? Количество вопросов росло с каждой минутой, а ни одного варианта ответов пока не просматривалось. Самолет катился к южному концу полосы и все в кабине неотрывно смотрели вправо, вглядываясь в то, что пытались разглядеть с высоты полутора тысяч метров. Из всего увиденного, примерно со 100 метрового расстояния, пока обнадеживало только одно - на хвостовых оперениях монстров алели звезды. Но откуда такие самолеты?
Михаил Алексеев
Воскресное утро
Книга вторая (СИ)
Командующий 1‑ой Ударной Армией Герой Советского Союза генерал‑лейтенант Оганян надевал парадный мундир, который он все же заказал и сшил в этом времени. Не хотелось ему отставать от своего товарища - уже генерал - майора Красавина, у которого мундир уже был. Тоже, кстати, Героя Советского Союза. После окончания Белорусской оборонительной операции на оба Особых корпуса - и воздушный, и общевойсковой - пролился наградной дождь.
Так вот - через полтора часа на аэродроме «Двоевка» должны были состояться праздничный парад и митинг по случаю выпуска молодых пилотов. 150 лейтенантов ВВС - летчиков реактивной авиации‑становились в строй воюющей страны. И он был приглашен на это мероприятие.
Штаб формируемой Армии располагался в имении князей Волконских Александрино, расположенном в 30 км севернее Вязьмы, неподалеку от разъезда Касня. Из истории Иосиф Бакратович помнил, что именно в Александрино располагался Штаб Западного Фронта генерал - лейтенанта Конева осенью 1941 года ТОЙ истории, закончившейся «Вяземским котлом». Но сейчас война идет другим путем и враг далеко отсюда.
Уже в дороге, глядя через стекло подаренного ему Сталиным ЗиС‑101 на среднерусскую природу, Оганян перебирал в памяти все события, произошедшие с ним и его товарищами в этой необычной истории, с момента окончания боев, в которых участвовали оба Особых Корпуса РГК.
Ставка Верховного Главнокомандования, пополнив Армии Западного Фронта резервами и усилив Фронт в целом еще 29‑ой и 3‑ой Армиями, сочла необходимым и возможным вывести в тыл оба Особых, 5‑й, 6‑й механизированные и 6‑й кавалерийский корпуса.
Причины для воздушного и общевойскового Особых корпусов были разными.
Реактивные истребители, активно использовавшиеся в течение месяца, требовали не полевого технического обслуживания, а регламентных работ в условиях базового аэродрома. Полки 43‑ей авиадивизии Захарова остались на фронте, кроме того, с аэродрома «Двоевка» под Минск был переброшен 16‑ый иап ПВО на самолетах МиГ‑3. Ввиду подавляющего численного перевеса и при наличии действующих РЛС этого было достаточно для поддержания превосходства в воздухе. И вот теперь советские ВВС могли выставить на фронт три полка реактивной авиации.
Так же было принято решение о формировании 1‑ой Ударной Армии в составе 5‑го и 6‑го механизированных, 6‑го кавалерийского корпусов. Еще в состав Армии была передана тяжелая танковая дивизия в составе двух полков КВ‑1 и одного полка КВ‑2. В дальнейшем планировалось заменить эти танки самоходками СУ‑152.
Особый корпус остался в резерве РГК. В этой истории не состоялось расформирование мехкорпусов и перехода на бригадную структуру. Корпуса состояли из дивизий.
Менялись штаты дивизий. Все мотострелковые дивизии стали шестиполкового состава: три мотострелковых, танковый, артиллерийский, зенитный полки и подразделения усиления и обеспечения. Бывшие 108‑я и Пограничная стрелковые дивизии переводились на новые штаты как мотострелковые. 1‑ая Особая дивизия переформировывалась полностью. Полковник Гольцев вместе с присвоением звания Героя получил погоны генерал - майора и сменил на этом посту Оганяна, став командиром Особого Корпуса РГК. Штат 134‑го полка почти не изменился, только в танковый батальон 134‑го полка добавили роту Т‑55, сделав батальон четырехротным. Тоже самое сделали с 23‑им МСП, в нем танковый батальон должен был получить на вооружение Т‑34. Сформировали новый артполк. Зенитный дивизион полка на «Шилках» не тронули. Более того, добавили самоходную батарею спаренных авиационных 23‑х миллиметровых, теперь уже зенитных, пушек ВЯ, на базе бывших легких танков Т‑40. Командиром этой дивизии тоже с получением генеральских погон стал Катуков. 805‑ый артполк выводился из мотострелковой дивизии, и на основе его формировалась артиллерийская дивизия прорыва РГК в составе 3‑х полков: полка «Акаций», полка РСЗО в составе дивизионов «Град» и «Катюш» и полка гаубиц МЛ‑20. Командиром дивизии был назначен Герой Советского Союза генерал - майор Морозов.
Таким образом, Особый Корпус стал иметь в своем составе четыре мотострелковых дивизии и в качестве усиления артиллерийскую дивизию РГК. Но самые большие изменения произошли в кадровом составе. Во всех частях произошли массовые перемещения командного состава. Офицеры из полков потомков перемещались в другие части корпуса, их места занимали люди из других дивизий корпуса. Существовало жесткое ограничение - командиры из 79‑го года пока что не выходили из структуры Особого корпуса. На самом верху пока было решено поступить так. Большинству солдат и сержантов из 79‑го с образованием выше десятилетки было предложено использовать свои знания по специальности. Некоторые были демобилизованы. Кто не захотел покидать части, получили офицерские звания и были отправлены на курсы ускоренной подготовки командного состава, образованные тут же, при Корпусе. Меньше всего изменений произошло у танкистов и зенитчиков. Заменить экипажи Т‑72‑ых и ракетных зенитных установок было невозможно. Пока невозможно. Танкисты, например, все имели по две медали, а некоторые и ордена, командиры всех экипажей получили звания младших лейтенантов, механики‑водители и наводчики поголовно стали сержантами и старшинами. Но заменить их было некем.
© Михаил Алексеев, 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
* * *
Все персонажи являются вымышленными, любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.
15 июня 1941 года, 5.50 утра. Район Вязьмы, борт флагманского ПС-84 начальника ВВС Красной Армии
Жигареву Павлу Федоровичу снился сон из далекого детства. Будто он снова обычный мальчишка из бедной деревеньки Бриково, Весьегонского уезда Тверской области. Такой же босоногий пацан, как и сверстники – друзья по бедняцкой доле. Его с товарищами отправили пасти небольшое стадо деревенской общины в кустарник, на берегу маленькой безымянной речушки. Скорее, даже просто ручья. Таких ручьев великое множество в лесах центральной России. Задача перед мальчишками обычная – не выпустить скотину за пределы арендованного у управляющего местного помещика оговоренного участка и не допустить потраву барских покосов. Платить за потраву сельчанам нечем – значит, придется отрабатывать долг трудом. Ну, а с мальчишек родители спросят розгами.
Видит Пашка, будто вожак стада – коза соседки Малаши, воспользовалась тем, что мальчишки отвлеклись, и уже выходит на покос. Он пытается бежать, но ноги не слушаются. Вместо бега получается только с трудом и неимоверным усилием раздвигать воздух, ставший вдруг плотным и вязким. С ужасом понимает, что не успевает перехватить строптивую скотину, и еще сильнее цепенеет. А мальчишки кричат ему: «Павел Федорович! Павел Федорович!» И Пашка, удивляясь необычному обращению, с трудом и облегчением выныривает из плена детских страхов.
Павел Федорович Жигарев, 1900 года рождения, бывший крестьянский сын, а ныне, с апреля 1941 года – начальник ВВС Красной Армии, приходит в себя. Менее двух недель назад он получил третью звездочку генерал-лейтенанта в голубые петлицы мундира, и сразу стало не хватать времени на сон.
В воздухе пахло грозой. С западных Особых округов почти каждый день приходили сообщения о пролетах немецких самолетов, удачных и неудачных перехватах нашими истребителями. Головная боль от того и другого была примерно одинаковая. В условиях директив Генерального Штаба и руководства страны не провоцировать немцев, «удачный перехват» мог привести к ноте Германского правительства, наказанию летчика и его командиров. Неудачный – показывал дыру в нашей системе ПВО, позволяя немцам спокойно выполнять поставленную задачу. О целях этих полетов не догадывался разве только пресловутый герой русских народных сказок – Иванушка-дурачок.
Жигарев работал без выходных, перерывов на обед и практически сна. Сегодня было воскресенье, и он летел в Минск, в штаб начальника ВВС Западного Особого военного округа, генерал-майора И. И. Копца. Пользуясь этим, во время полета пытался хотя бы частично восполнить недостаток сна.
– Павел Федорович! – его за плечо легонько тряс второй пилот флагманского ПС-84 Штаба ВВС. Жигарев вопросительно посмотрел на него, одновременно пытаясь распрямить затекшие руки и ноги.
– Павел Федорович, пройдите в кабину, вам нужно на это посмотреть! – сказал пилот, увидев, что начальник проснулся. Поднявшись, Жигарев прошел в кабину. За эти менее чем два месяца экипаж уже не раз летал по маршруту Москва – Минск, и он не мог понять, что так встревожило командира корабля.
– Где мы? – спросил Павел Федорович, войдя в кабину.
– Район Вязьмы. Посмотрите, товарищ генерал-лейтенант, – ответил пилот и накренил самолет влево, чтобы ему удобнее было смотреть через голову.
Жигарев посмотрел влево по курсу. Попробовал проморгаться. Но то, что увидел, не исчезло. Внизу, слева по курсу, с высоты полутора тысяч метров в условиях видимости «миллион на миллион», лежал большой аэродром. Может быть, не больше, чем аэродром тяжелых бомбардировщиков в Монино, но вполне сопоставимый по размерам. И БЕТОННЫЙ! Павел Федорович знал, что именно здесь, с этой весны, силами НКВД ведется строительство бетонной ВПП для будущего аэродрома. Срок сдачи объекта – осень 1941 года. Однако там речь шла о нескольких сотнях метров узкой бетонки. Когда он летел две недели назад по этому же маршруту – ясно видел, что работа ведется, но раньше намеченных сроков строители вряд ли уложатся.
Теперь же совершенно ясно он видел перед собой широкую и длинную, примерно двухкилометровую, ВПП, ориентированную, как и планировалось, по направлению юг – север, с развитой системой рулежных дорожек и огромной стоянкой.
Стоянка – это было второе, что поразило сталинского сокола. На стоянке в три длинных ряда стояли странные серебристые самолеты. Навскидку – более сотни. Еще более странные силуэты Жигарев увидел на рулежной дорожке, идущей вдоль ВПП и в квадратах зелени между ними.
На рулежке стояли двенадцать аппаратов, напоминающих наконечники стрел серо-голубого цвета. А вот на квадратах зелени… стояли два МОНСТРА. Один – четырехмоторный, с нормальным, прямым расположением крыла – был еще сравним с ТБ-3 , хотя имел совершенно другие пропорции. Зато другой, на взгляд Павла Федоровича, как минимум вдвое превосходил размеры ТБ-3. Тоже четырехмоторный, но двухкилевой. Он видел и еще какие-то аппараты, с очень короткими, похожими на обрубки крыльями, либо без них. Из всего, что видели глаза и пытался уяснить мозг, он выделил всего лишь три силуэта, хотя бы похожих на то, что мог бы назвать самолетом. Молчание в кабине затянулось. Командир корабля продолжал выполнять пологий левый вираж, держа вид аэродрома слева.
– Садимся! – разорвал тишину приказ Жигарева.
Связи с аэродромом, естественно, не было, поэтому командир корабля решил заходить на посадку с севера. С юга располагался большой лесной массив, поэтому с севера садиться на незнакомый аэродром было проще, оставляя в качестве ориентира Вязьму справа, а также наблюдая железную дорогу перпендикулярно глиссаде. Направление ветра было неизвестно, однако длина полосы позволяла его не учитывать. На посадочном курсе Жигарев справа увидел железнодорожную станцию, забитую эшелонами с погруженной боевой техникой. Рассматривать времени не было, однако снова отметил, что ничего похожего на то, что ему приходилось видеть в РККА, там не было.
Еще ближе к аэродрому, тоже справа, располагался большой склад ГСМ. Жигарев это понял по блестящим огромным цистернам.
Экипаж перетянул немного начало ВПП, и самолет покатился по бетонке. Теперь можно было сказать, что ширина полосы была почти вдвое шире размаха крыльев ПС-84, то есть примерно пятьдесят метров. Сама полоса имела два «горба» в начале с каждой стороны и как бы низину между ними. ВПП было ухоженное и, самое интересное – судя по следам торможений колес в момент касания – интенсивно использовалась.
Кем? Когда? Количество вопросов росло с каждой минутой, а ни одного варианта ответов пока не просматривалось. Самолет катился к южному концу полосы, и все в кабине неотрывно смотрели вправо, вглядываясь в то, что пытались разглядеть с высоты полутора тысяч метров. Из всего увиденного примерно со стометрового расстояния пока обнадеживало только одно – на хвостовых оперениях «монстров» алели звезды. Но откуда такие самолеты?
Ничего подобного в ВВС СССР и конструкторских бюро, с которыми он как начальник ВВС работал, не было. Оставалась слабая надежда, что это какие-то спецпроекты НКВД, однако эта надежда не успокаивала, а только вызывала беспокойство – не любит Лаврентий Павлович слишком любопытных. Но тогда где же люди? Где охрана? Он распорядился развернуть самолет, и ПС-84, ревя моторами, покатился по полосе обратно. Метров за триста до северного конца полосы, слева, стоял стационарный КП, перед ним располагалась широкая основная рулежка к стоянке. Выкатившись на рулежку к КП, Жигарев приказал остановиться. Выйдя из самолета и закурив, осмотрелся. В воздухе пахло летом и неуловимым ароматом гудрона. После того как остановились моторы самолета, его прямо-таки оглушила тишина летнего утра, оттеняемая дуновением июньского ветерка и пением жаворонков. Справа от него стоял безлюдный КП. Левее, в небольшой березовой рощице, проглядывало два одноэтажных здания. Еще левее, между этим зданием и стоянкой, высился большой ангар из красного кирпича. Прямо по рулежке – метров через сто пятьдесят – начиналась стоянка тех серебристых острокрылых самолетов, которые он видел из кабины ПС-84. Передняя часть с кабиной и крыльями были закрыты чехлами, но сразу бросались в глаза отличия от самолетов, знакомых Жигареву – шасси с передним колесом и высокорасположенный стабилизатор на стреловидном киле. На хвостовом оперении алели звезды. На некоторых машинах, не укрытых брезентом, на фюзеляже выделялась надпись красными буквами «ДОСААФ ». Это все было странно видеть, но самое удивительное было то, что у них отсутствовал винт. Хотя Жигарев мог бы поклясться, что, несмотря на все странности, он видит перед собой именно самолет, а не что-то иное.
Хлопнула дверь и из одного из зданий между ангаром и КП вышли два человека в темной форме. Не торопясь двинулись к самолету. Докуривая папиросу, Жигарев внимательно смотрел на них. К нему шли два явно пожилых человека, одетых в одинаковую черную вохровскую форму. Первый – как определил Жигарев по кобуре на ремне – был старшим, второй шел позади и был вооружен трехлинейкой. Эти двое как бы выпадали из всего, что тут уже увидел Павел Федорович. То есть они были единственным, что было тут естественным.
– Здравствуйте! – произнес старший, подойдя к нему. Второй остановился поодаль, хотя и не поменял положение оружия. Жигарев поздоровался в ответ.
– У вас что-то случилось с самолетом? Я доложил дежурному по Центру о вашей посадке, и он скоро приедет сюда.
– Вы не представились, – оборвал его Жигарев.
– Извините. Начальник караула военизированной охраны Центра Иван Демьянович Сафронов. А вы кто будете?
– Начальник ВВС Красной Армии генерал-лейтенант Жигарев, – в свою очередь представился он. В глазах начкара мелькнуло удивление, и он еще раз внимательно оглядел Жигарева. Видно, фраза вызвала непонимание, хотя он и не проявил отрицательных чувств к Жигареву.
В этот момент послышался звук мотора. Из-за зданий выехала машина защитного цвета с тентованным верхом. Остановилась рядом, захлопали двери и из нее не торопясь выбрались двое. Один был одет в своеобразную свободно сидящую на нем темную форму, со множеством карманов с блестящими кнопками. На правом рукаве красная повязка с надписью «Дежурный». Но все это Жигарев отметил буквально мельком, потому что все внимание было приковано ко второму. Вторым был человек в военной форме незнакомого образца, фуражке и в ПОГОНАХ!
Первым дернулся порученец Жигарева, схватился за кобуру и судорожно задергал некстати застрявший пистолет. Начальник караула и караульный явно не ожидали подобной реакции. Однако тоже довольно неуклюже попытались привести свое оружие в состояние готовности.
Жигарев побледнел. В голове проносились беспорядочные мысли: «Как ОН сюда попал? Кто предал? Что делать? Стрелять? Странно, но похоже, эти люди удивились этой ситуации не меньше его».
– Кто вы? – в свою очередь задал вопрос Жигарев.
– Я – начальник штаба Вяземского Учебно-авиационного центра ДОСААФ подполковник Рябцев. Попрошу вас представиться.
Стоящий рядом с ним человек с повязкой непонимающе крутил головой, переводя взгляд с Жигарева на его порученца, оружие в руках людей и никак не мог вникнуть в ситуацию. Точнее, не мог понять причины, вызвавшей такую реакцию человека в форме, стоявшего за спиной явно старшего.
– Мне неизвестен такой центр и такая организация.
Теперь явное удивление появилось в глазах подполковника Рябцева. Он еще раз уточнил должность, звание и фамилию Жигарева. Повисла пауза.
Сзади к Жигареву и порученцу подошли с пистолетами в руках борттехник и второй пилот. В свою очередь, от караулки спешили трое с винтовками наперевес. Ситуация приближалась к логическому завершению.
– Я слышал о человеке с такой фамилией, – произнес представившийся подполковником, – точнее – читал в истории Великой Отечественной, да и в училище на лекциях по истории ВВС слышал. Но он жил во время войны. Вы однофамильцы?
– Какой войны? Что значит жил?
– Нашей войны. Великой Отечественной. Той, о которой у нас знает каждый ребенок. Но она закончилась более тридцати лет назад.
– Ничего не понимаю. Какая война? Вы о Первой мировой говорите? Так и тридцати лет с ее окончания не прошло.
– Нет. Я говорю о Великой Отечественной войне 1941–1945 годов. Тридцатилетие Победы в которой мы отпраздновали несколько лет назад.
– Не понимаю, о чем вы говорите. Сейчас 1941 год. Какие тридцать лет?
– Кто-то из нас бредит. Жаль только, что у «кого-то» в руках боевое оружие. Сейчас 18 июня 1979 года, и вы находитесь на аэродроме Вяземского учебно-авиационного Центра ДОСААФ. Оглянитесь вокруг – тут что-то похоже на 1941 год? Кроме, может быть, вас.
Жигарев задумался. Действительно, именно он и его люди смотрелись инородно, если считать верным утверждение подполковника в обычности ситуации для него. Он достал из внутреннего кармана удостоверение и протянул подполковнику. Тот взял в руки и стал внимательно читать, посматривая на Жигарева. Сложил, в глубокой задумчивости сдвинув фуражку на затылок. Потом вернул удостоверение и полез во внутренний карман кителя. И вот уже Жигарев с удивлением вчитывался в черные строчки удостоверения подполковника ВВС СССР Рябцева Л. И., начальника штаба ВУАЦ ДОСААФ. Выданного в июне 1956 (!) года тогда еще лейтенанту.
– Почему на вас погоны? – с подозрением спросил он у подполковника.
– Так с 1943 года носим. По приказу Сталина, – опередил с ответом начальник караула. Рябцев утвердительно кивнул.
Теперь уже Жигарев сдвинул фуражку на затылок.
– Уберите оружие, – обратился он к своим людям.
Встречающий караул опустил стволы «мосинок» без команды. Люди они были пожилые и такие страсти им явно не нравились.
– Трофимыч! – обратился начкараула к одному из прибежавших по тревоге из караулки. – Принеси вчерашнюю газету.
Трофимыч закинул винтарь на плечо и похромал к караульному домику. Остальные молча пытались решить вопрос с определением времени и что с этим делать.
Через минут семь Трофимыч вручил Жигареву газету «Сельская жизнь» за 16 июня 1979 года. Пятница. В ней рассказывалось об успехах СССР на международной арене и на полях сельского хозяйства.
Жигарев вытер выступивший пот на лбу и потерянно посмотрел вокруг.
– Мы вылетели из Москвы на рассвете 15 июня 1941 года. Я летел в Минск в Штаб ВВС Западного Особого округа, – растерянно произнес он.
– Через неделю началась война, – тяжело, но уверенно произнес Рябцев.
– Немцы все-таки напали?
– Да. В четыре утра 22 июня. Эта война стоила нам двадцать миллионов жизней, – ответил Рябцев.
– Они там… а я… тут! – В голове Жигарева не укладывалось, что он практически стал дезертиром.
– Ладно. Чего тут в поле стоять? Начальник караула! Продолжайте службу. Дежурный! Подскажи экипажу, как и чем закрепить самолет. А мы, товарищ генерал-лейтенант, поедем в штаб. Если опасаетесь, пусть с нами едет ваш порученец. Да, еще! Дежурный, пришлю машину вторым рейсом, отвези остальных в столовую, распорядись насчет завтрака. И скажи, пусть принесут что-нибудь поесть мне в кабинет. На всех.
Сил возражать у Жигарева уже не было. Он был просто раздавлен ситуацией и знанием, что там – в его времени – через неделю советские летчики будут сражаться за Родину. А он не то что предупредить об этом не сможет, вообще будет числиться дезертиром. Подполковник распахнул правую дверцу автомобиля, Жигарев автоматически сел на сиденье. Начштаба и порученец сели сзади.
Через пять минут езды по бетонке подъехали к штабу Центра. По дороге Жигарев ничего особенного не увидел – достаточно густой смешанный лес по сторонам, примерно посредине маршрута, справа, высилась высокая и мощная водонапорная башня, там же, но слева у дороги, находился явно склад, обнесенный колючей проволокой.
Сам штаб представлял собой двухэтажное здание, слева от него, казарма из белого кирпича, перед ними плац. Справа двухэтажная казарма из красного кирпича. Войдя в штаб, Жигарев на первом этаже увидел часть фюзеляжа с кабиной тех серебристых машин, увиденных им на стоянке аэродрома. Но сейчас он практически не обратил на это внимания. Так, информация к сведению. Они стали подниматься по лестнице, когда их снизу окликнула женщина средних лет. Точнее, обратилась по имени-отчеству к подполковнику и сказала, что пропало напряжение в электросети, соответственно не работает АТС и остались только прямые оперативные телефоны Центра, запитанные от аккумуляторной батареи. И самое главное – пропал прямой канал на Москву. Попытка наладить связь через соседнюю АТС железнодорожников также не удалась – с ними тоже нет связи. И в этот момент Жигарев понял, что еще его мучает, и что он, просто раздавленный свершившимся, забыл узнать.
– Мы победили – когда?
Примерно полседьмого утра в городке произошло два, на первый взгляд, незначительных события. Независимо друг от друга, из своих квартир позевывая и встряхиваясь от недавнего воскресного сна, вышли инженер АТС подразделения связи Центра Василий Рачков и главный энергетик Центра Александр Сувор. Хотя выражение «независимо» весьма относительно, когда это касается зависимости состояния связи от наличия энергии. Обоих их подняли дневальные суточных нарядов, отправленные дежурным по Центру. Пропало электропитание, а значит, и АТС перешла в аварийный режим. Каждый из них направился туда, где можно было выяснить причину этих неприятностей.
Василий Рачков пришел на АТС, удостоверился в отсутствии электроэнергии и, вздохнув, приступил к запуску аварийного генератора, размещенного в соседнем помещении с АТС. После подачи питания проверил наличие каналов связи. АТС работала исправно. Все линии связи телефонной сети Центра работали. Не было каналов на железнодорожную станцию и в город. И самым важным был именно прямой канал в город, через который Центр по паролю имел связь с Москвой. Нельзя сказать, что этот канал использовался часто – все же Центр не был боевой частью, однако порядок требовал его наличия в исправном состоянии. Еще раз вздохнув, Василий полез в свою заначку, где у него на «черный день» была припрятана бутылка «Пшеничной». Причина воздыханий для Василия была ясна как божий день. Дело в том, что линия связи в город проходила через АТС завода, расположенного на окраине города между улицами Новая Бозня и Московская, и по странному обстоятельству на этой АТС замыкалась перемычкой. И вот этой перемычкой изредка пользовался техник этой заводской АТС, когда ему очень хотелось, но не на что было выпить. Он, ни грамма не сомневаясь в «своем праве», вынимал эту самую злосчастную перемычку и с нетерпением ожидал прихода своего соседа «по связи», который обязан был сделать обход линии. Процедура и цена «восстановления связи» была неоднократно отработана и установлена – это была как минимум бутылка вина – как правило, для начала, либо бутылка водки. В общем, обычно «обход линии» в таком случае затягивался до вечера, и Василий после обхода попадал не на работу, а сразу домой.
Вздыхал Василий потому, что имел определенные планы на этот выходной день, и эти самые планы прямо с утра рушились. С такими невеселыми мыслями Василий шагал по линии, для успокоения совести иногда поглядывая на провода. Дойдя до полотна железной дороги, он внимательно осмотрел спуск и переход воздушной линии в кабельный канал под железной дорогой. Это было самое слабое место линии – при неисправности кабеля его ремонт, точнее замена, сулила массу проблем с согласованиями и проколом полотна. Но в данном случае все выглядело вполне исправно. Проблемы начались, когда Василий пересек рельсы. Он не нашел опоры, на которую должна была подняться линия связи и превратиться из кабельной снова в воздушную. Ни выхода кабеля, ни опоры просто не существовало. Она не была сломана или сбита – ее попросту не было. И что вообще странно – он не видел улицы Новая Бозня. Слегка обалдевший от такого изменения местности Василий все же двинулся по направлению к заводу со злополучной АТС Степаныча. Пройдя полкилометра, он не обнаружил ни завода, ни улицы Московской. Он вообще ничего не увидел, так как на месте предполагаемого завода и улицы шумел вполне зрелый лес. Василий присел на бугорок и задумался. Он твердо помнил, что с вечера не пил. Хотя вот сейчас такое желание у него проявилось. Правда, он не был уверен, что это поможет в решении его проблемы с действительностью. И еще останавливало его то, что нужно доложить и как-то объяснить ситуацию дежурному по Центру. И вот тут признаки употребления снадобья, решающего множество русских проблем, могли только отягчить положение Василия.
Так и не придя ни к какому выводу, Василий направился на станцию Вязьма-Брянская, теша себя слабой надеждой на избавление от галлюцинаций и возможностью установления связи через их АТС.
Через двадцать минут он, общаясь с ошалевшей дежурной по станции, пришел к выводу, что эта самая галлюцинация является не только его, а коллективной. Дежурная под утро потеряла связь с соседними станциями. И произошло это, когда на ее станции скопились для пропуска встречного пассажирского поезда с Брянска девять воинских эшелонов, идущих с Октябрьской железной дороги. Все боковые пути, на которые она могла принять составы, за исключением первого и второго главных, были заполнены составами с техникой и людьми. А встречного пассажирского все не было. Как не было и связи. И никто не мог ей объяснить – что происходит. Она отправила двух человек на однопутные перегоны до ближайших промежуточных станций, чтобы проверить свободность пути и выяснить причину отсутствия связи. Но пока сведений от них не поступило. Зато вернулся человек, посланный ею до станции Вязьма. И вернулся явно не в себе. Нес какую-то чушь про город, который он не узнал, про паровозы на станции и так далее. Все это выводило ее из себя. А еще ее бесило знание того, что воинские эшелоны имеют в своих составах плацкартные вагоны, в которых находится не одна сотня солдат, не понимающих объявлений типа «за двадцать минут до станции туалеты закрываются». Да и объявлять в этих вагонах за неимением проводников было некому. А значит, через некоторое время вся станция будет вонять, как заброшенный общественный туалет. И когда эшелоны уйдут – убирать все это придется ей же вместе с остальными работниками станции. В общем, Василий прямо с утра узнал много нового о себе и связи в том числе. Тут ему на ум пришли поговорки командира его части в бытность его солдатом: «Связь дело случайное. Она может быть – а может и не быть», и «Самая устойчивая связь – половая». Которой в данной ситуации не имелось. Вздохнув, он отправился в штаб Центра.
Примерно в это же время главный энергетик завершил объезд всех электроподстанций, которые обеспечивали энергоснабжение аэродрома и жилого городка. Подстанции запитывались с разных линий и имели резервирование – все же Центр не совсем гражданская организация, и устойчивость его энергоснабжения была не пустым звуком. Однако сегодня все подстанции были обесточены по причине отсутствия напряжения на высоковольтных вводах. Посему Александр Сувор тоже отправился в штаб, так как решение этой проблемы выходило за рамки его возможностей. На часах было половина восьмого утра.
В эти минуты, от дома номер 3 улицы Авиационной, отъезжал «жигуленок» веселого ярко-желтого цвета майора Петра Курочкина. Ему с утра понадобилось съездить на рынок в город. Проезжая мимо автобусной остановки, он удивился большому для выходного дня количеству людей, ожидающих автобус. Знакомых среди них не было, а что касается возможности отсутствия рейсового автобуса, то такое хоть и редко – все же случалось. Автобусный парк города не мог похвастаться наличием новых машин. Как правило, в их город присылали автобусы, уже выработавшие свой ресурс в больших городах. Но это мало заботило товарища майора. Как говорится – жизнь через стекло персонального автомобиля выглядит несколько иначе, нежели глазами пешехода, идущего по лужам в осенний день. В этом плане у инженера было все нормально. «Копейка» – была достаточно престижным автомобилем в эти годы и, хотя уступала «Волгам» комэсков, но была лучше 40-х «Москвичей» летчиков. В целом все шло нормально у Петра Курочкина. Служба после среднего авиационно-технического училища протекала вполне успешно. Сначала Щецин в ПНР, потом серьезная и длительная командировка в Ирак. Далее немного послужил в Грузии, и вот напоследок посчастливилось попасть в этакий санаторий – Центр ДОСААФ.
Руководство Центра, включая командиров эскадрилий и курсантов, носило погоны. Многие, как и Петр, попали сюда после загранкомандировок. Некоторые имели боевой опыт. А вот технический состав и летчики-инструктора были гражданскими. Это не уменьшало их профессионализма, но делало распорядок работы Центра гражданским с твердо установленным рабочим временем. В общем – в наличии была двухкомнатная квартира, машина и спокойная служба. Что еще нужно для человека, чтобы достойно встретить пенсию? Примерно с такими философскими мыслями майор притапливал газ на бетонке, идущей в город. Спокойные мысли покинули его голову сразу после того, как он проехал «точку» – базу Смоленского авиаполка ПВО, чьим запасным аэродромом числился аэродром «Двоевка». Пропали вместе с дорогой. Майор еле успел сбросить скорость, прежде чем его машина поскакала по внезапно появившемуся вместо бетонки лугу. Ничего не понимая и автоматически лавируя между кочками, промоинами и кустами на лугу, Петр Курочкин проскочил полкилометра вниз по склону и выскочил на улицу Алексеевская. Так, по крайней мере, он привык это место называть. Сейчас же он видел просто какую-то незнакомую деревню с крышами из соломы. Но направление улицы совпадало с привычным, и «жигуленок» проскочил улицу, пока Петр пытался что-либо сообразить. А вот регулируемого переезда он не увидел. Переезд оказался левее, и отсутствовала будка дежурного. Глаза воспринимали информацию, а мозг не справлялся с ее обработкой. Машина двигалась не там, где обычно, но в том же направлении. Поражало все своей непохожестью – и пригород, и улица Панино, и наличие регулируемого и еще, что странно – рабочего, переезда через железнодорожные пути на окраине Вязьмы. Зато отсутствовал автомобильный мост, построенный недавно для замены этого переезда. До ввода моста на переезде стояли иногда по пять часов в ожидании открытия шлагбаума.
В такой же прострации Петр въехал в город. И только увидев на улице встречную «полуторку», сообразил, что с момента выезда с Вязьма-Брянской ему не попалась навстречу ни одна автомашина. А теперь, увидев то, что ехало ему навстречу, майор засомневался в объективности реальности и ущипнул себя. Боль была. Но «полуторка» тоже не исчезла. Водитель ее не отрываясь смотрел на «жигуленок», равно как и Петр смотрел на «полуторку». Так они и разъехались. Дальше майор Курочкин ехал чисто на автомате – по направлению к рынку. Но скоро понял, что уже не знает куда ехать. ЭТО БЫЛ ДРУГОЙ ГОРОД!
Свернув налево, он выкатился – как он полагал – на площадь Ефремова. По крайней мере, он думал, что это примерно тут должно находиться. Но памятника геройски погибшему генерал-лейтенанту он не увидел. Зато в пределах видимости находились три церкви. От мысли, что это он сошел с ума и провалился куда-то в неизвестность, спасала башня крепости. Он помнил, что она, кажется, называлась Спасская и была единственной оставшейся с ХVII века. Вот она присутствовала в видениях майора. Он вышел из машины и присел на стоявшую под деревьями скамейку. Проходящие люди с интересом смотрели на него и с недоумением на его машину. Он автоматически, краем сознания отмечал их странность в одежде – они одевались, как его родители на фотографиях их юности. Левей его на скамейке лежала кем-то забытая газета «Рабочий путь». Это была знакомая областная газета. Вот только дата ее была просто несуразной – 13 июня 1941 года. Петр взял ее и стал просматривать. Странно, но статьи действительно соответствовали дате, как и все окружающее майора. Единственное, что не совпадало со временем – это был он и его автомобиль.
Воскресное утро для начальника Центра полковника Владимира Васильевича Красавина началось с телефонного звонка в 7 утра. Звонил начальник штаба подполковник Рябцев и просил прийти на службу, так как по телефону, по его словам, он объяснить причину не мог. Полковник удивился налету некоей таинственности в интонациях подчиненного и после утренних процедур, надев повседневную форму, вышел из квартиры в прекрасное июньское воскресенье. Городок просыпался, хлопали двери подъездов, и женские фигурки еще в домашних халатиках спешили по направлению к мусорным бакам. Вместе с ними из домов выходили и уже одетые для сельхозработ «счастливые» владельцы дачных участков и живности, обитающей на них. Слышались утренние приветствия, и начальник кивал головой, здороваясь в ответ. Жизнь в Центре была похожа на жизнь в деревне или, точнее – в гарнизоне – все друг друга знали. Да и домов-то на улице Авиационной было всего лишь три штуки – один стоквартирный и два сорокавосьмиквартирных. Четвертый стоквартирный еще был на стадии строительства и даже без крыши. А две других улицы Центра – Парковая и Лесная – лежали ближе к аэродрому за двумя рукотворными озерами, вырытыми на месте начинающегося оврага. Озера круглый год пользовались вниманием всего местного населения. Летом и зимой мальчишки не вылезали из воды и ледяных катков. Взрослые любили посидеть с удочками под шум растущих на берегу берез. Рыбалка была, прямо скажем – не очень, так, карасики, иногда щучка попадалась, но важен был сам процесс, а он присутствовал. Даже сам начальник не чурался иногда закинуть удочку и помедитировать на безмятежный поплавок.
Идти было недалеко, и через пять минут полковник открывал дверь кабинета начальника штаба. И только взглянув на сидящих в кабинете, он понял интонации Рябцева в телефонном разговоре. В его голове звякнул звоночек. Этот звоночек в голове полковника Красавина просыпался каждый раз, когда заканчивалась его спокойная жизнь. Или наоборот – спокойная жизнь заканчивалась по этому звонку. В общем, они – звоночек и проблемы – были взаимосвязаны.
ПС-84. В соответствии с договором с фирмой Douglas от 1936 года американцы передавали советским специалистам пакет документации и лицензию на производство многоцелевого самолёта DC-3. В соответствии с приказом № 02 от 10 января 1937 года, этот лайнер под обозначением ПС-84 начали выпускать серийно.
Туполев ТБ-3 (также известный как Ант-6) – советский тяжёлый бомбардировщик, стоявший на вооружении ВВС СССРордена Красного Знамени добровольное общество содействия армии, авиации и флоту) (встречалось также название Всесоюзное ордена Ленина Краснознамённое добровольное общество содействия армии, авиации и флоту), в дальнейшем распалось на региональные общества.Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Annotation
Просьба к господам пиратам! Подождите пока общими усилиями исправим косяки.
Алексеев Михаил Егорович
Алексеев Михаил Егорович
Воскресное утро – 2
Михаил Алексеев
Командующий 1-ой Ударной Армией Герой Советского Союза генерал– лейтенант Оганян надевал парадный мундир, который он все же заказал и сшил в этом времени. Не хотелось ему отставать от своего товарища – уже генерал – майора Красавина, у которого мундир уже был. Тоже, кстати, Героя Советского Союза. После окончания Белорусской оборонительной операции на оба Особых корпуса – и воздушный, и общевойсковой – пролился наградной дождь.
Так вот – через полтора часа на аэродроме Двоевка должны были состояться праздничный парад и митинг по случаю выпуска молодых пилотов. 150 лейтенантов ВВС – летчиков реактивной авиации– становились в строй воюющей страны. И он был приглашен на это мероприятие.
Штаб формируемой Армии располагался в имении князей Волконских Александрино, расположенном в 30 км севернее Вязьмы, неподалеку от разъезда Касня. Из истории Иосиф Бакратович помнил, что именно в Александрино располагался Штаб Западного Фронта генерал – лейтенанта Конева осенью 1941 года ТОЙ истории, закончившейся Вяземским котлом. Но сейчас война идет другим путем и враг далеко отсюда.
Уже в дороге, глядя через стекло подаренного ему Сталиным ЗиС-101 на среднерусскую природу, Оганян перебирал в памяти все события, произошедшие с ним и его товарищами в этой необычной истории, с момента окончания боев, в которых участвовали оба Особых Корпуса РГК.
Ставка Верховного Главнокомандования, пополнив Армии Западного Фронта резервами и усилив Фронт в целом еще 29-ой и 3-ой Армиями, сочла необходимым и возможным вывести в тыл оба Особых, 5-й, 6-й механизированные и 6-й кавалерийский корпуса.
Причины для воздушного и общевойскового Особых корпусов были разными.
Реактивные истребители, активно использовавшиеся в течение месяца, требовали не полевого технического обслуживания, а регламентных работ в условиях базового аэродрома. Полки 43-ей авиадивизии Захарова остались на фронте, кроме того, с аэродрома Двоевка под Минск был переброшен 16-ый иап ПВО на самолетах МиГ-3. Ввиду подавляющего численного перевеса и при наличии действующих РЛС этого было достаточно для поддержания превосходства в воздухе. И вот теперь советские ВВС могли выставить на фронт три полка реактивной авиации.
Так же было принято решение о формировании 1-ой Ударной Армии в составе 5-го и 6-го механизированных, 6-го кавалерийского корпусов. Еще в состав Армии была передана тяжелая танковая дивизия в составе двух полков КВ-1 и одного полка КВ-2. В дальнейшем планировалось заменить эти танки самоходками СУ-152.
Особый корпус остался в резерве РГК. В этой истории не состоялось расформирование мехкорпусов и перехода на бригадную структуру. Корпуса состояли из дивизий.
Менялись штаты дивизий. Все мотострелковые дивизии стали шестиполкового состава: три мотострелковых, танковый, артиллерийский, зенитный полки и подразделения усиления и обеспечения. Бывшие 108-я и Пограничная стрелковые дивизии переводились на новые штаты как мотострелковые. 1-ая Особая дивизия переформировывалась полностью. Полковник Гольцев вместе с присвоением звания Героя получил погоны генерал – майора и сменил на этом посту Оганяна, став командиром Особого Корпуса РГК. Штат 134-го полка почти не изменился, только в танковый батальон 134-го полка добавили роту Т-55, сделав батальон четырехротным. Тоже самое сделали с 23-им МСП, в нем танковый батальон должен был получить на вооружение Т-34. Сформировали новый артполк. Зенитный дивизион полка на Шилках не тронули. Более того, добавили самоходную батарею спаренных авиационных 23-х миллиметровых, теперь уже зенитных, пушек ВЯ, на базе бывших легких танков Т-40. Командиром этой дивизии тоже с получением генеральских погон стал Катуков. 805-ый артполк выводился из мотострелковой дивизии, и на основе его формировалась артиллерийская дивизия прорыва РГК в составе 3-х полков: полка Акаций, полка РСЗО в составе дивизионов Град и Катюш и полка гаубиц МЛ-20. Командиром дивизии был назначен Герой Советского Союза генерал – майор Морозов.
Таким образом, Особый Корпус стал иметь в своем составе четыре мотострелковых дивизии и в качестве усиления артиллерийскую дивизию РГК. Но самые большие изменения произошли в кадровом составе. Во всех частях произошли массовые перемещения командного состава. Офицеры из полков потомков перемещались в другие части корпуса, их места занимали люди из других дивизий корпуса. Существовало жесткое ограничение – командиры из 79-го года пока что не выходили из структуры Особого корпуса. На самом верху пока было решено поступить так. Большинству солдат и сержантов из 79-го с образованием выше десятилетки было предложено использовать свои знания по специальности. Некоторые были демобилизованы. Кто не захотел покидать части, получили офицерские звания и были отправлены на курсы ускоренной подготовки командного состава, образованные тут же, при Корпусе. Меньше всего изменений произошло у танкистов и зенитчиков. Заменить экипажи Т-72-ых и ракетных зенитных установок было невозможно. Пока невозможно. Танкисты, например, все имели по две медали, а некоторые и ордена, командиры всех экипажей получили звания младших лейтенантов, механики-водители и наводчики поголовно стали сержантами и старшинами. Но заменить их было некем.
В Красной Армии на тот момент не было приличного артиллерийского тягача для орудий калибра от 122мм и выше, поэтому по предложению потомков в кратчайшие сроки было спроектировано нечто напоминающее АТ-Т их времени. Отличием была база не Т-54, а Т-34. В данном случае понадобилась помощь Верховного, чтобы разрешить забрать базы Т-34 с танкового завода и переделать их в тягачи. Фронт нуждался в танках, и каждый из них еще на конвейере уже планировался в конкретную часть. Тем не менее вопрос был решен, и артиллерия корпуса получила приличный по этим временам тягач. Снятые башни этих тягачей ушли на бронекатера.
Не произошло изменений только у зенитчиков Маринина. Сам Маринин также стал Героем и получил звание генерал – майора, но усилить его полк пока не смогли: технику, которой был вооружен полк, скопировать было невозможно. Но работа в этом направлении велась интенсивная. 597-ой отдельный разведбат стал корпусным разведбатальоном. Но основная часть личного состава была переведена в Общевойсковой Центр переподготовки. Разведбат пополнили за счет разведбатов дивизий Особого Корпуса и вместо забранных у них десяти Т-55-ых передали ему все десять БМД 743-го воздушно-десантного батальона.
Большая часть личного состава 743-го батальона была использована в качестве инструкторов межведомственного Центра по подготовке подразделений Осназа под командованием полковника Старинова. Герой Советского Союза полковник Жуков стал заместителем Старинова и отвечал за переподготовку командного состава воздушно – десантных войск. Вместо этих отдельных батальонов в 1-ой Гв. Особой МСД сформировали новый мотострелковый полк.
Бывший командир танкового батальона Т-72 Абрамов – тоже Герой Советского Союза – стал полковником. Он и ряд его офицеров образовали Курсы переподготовки командиров танковых частей. Такие же курсы были организованы и для мотострелков и артиллеристов. Все эти курсы располагались вокруг Вязьмы, образуя единый общевойсковой Центр переподготовки командного состава Красной Армии. Полигон Центра располагался под Дорогобужем.
Шла замена техники и оружия и в других корпусах.
Кроме этого, на вооружение Армии передавались все первые партии нового стрелкового оружия. Месяц кипела работа на всех подходящих для разгрузки техники станциях и полустанках железнодорожного узла Вязьма. Техника, пополнение, боеприпасы поступали круглосуточно. Так же круглосуточно это все развозилось и разъезжалось по частям. И тут же его начинали изучать и использовать на полигонах.
И это было всего лишь начало!
Через полтора часа Иосиф Бакратович принял участие в торжественном вручении погон молодым летчикам. Кроме него, в этом приняли участие все командиры частей из 79-го года, а также Командующий ВВС СССР генерал – полковник Жигарев и командир 43-ей авиадивизии генерал – майор Захаров.
Маленький плац Центра еле вместил всех желающих принять участие в этом мероприятии. После прохождения торжественным маршем молодых офицеров пригласили на праздничный обед. Вечером перед ДК Сокол состоялся бал. Оганян с легкой грустью смотрел на женщин и девушек, одетых по моде конца 70-ых. На фронте вспоминать о семье было некогда, а вот сейчас нахлынули воспоминания о тех, кто остался в том времени. Оставалось только надеяться, что родные смогут пережить его исчезновение. Да и не один он такой!
Закончился этот день посиделками в штабе Центра в узком кругу командиров частей из 70-ых и Жигарева с Захаровым.
Людвиг Август Теодор Бек смотрел на Висбаден с горы Нероберг. Он любил подниматься на гору, смотреть на знакомый с детства город, бродить у Греческой капеллы, любуясь ее своеобразной, нетипичной для немецкой культуры, архитектурой. И вроде не первый раз он все это видел, но каждый раз это доставляло ему удовольствие. Причем удовольствие он получал и от того, что видел, как вырос и похорошел его родной город, и от того, что по прошествии лет стал видеть в его облике те мелочи и особенности, которые не замечал в детстве и юности. Тогда он, как и все в его возрасте, стремился быстрее вырасти и выйти в этот большой мир, который сулил столько возможностей и событий, славу и приключения. И никак иначе! Ведь все в юности думают именно так. Сорокалетних уже считают стариками, а жизнь практически бесконечной. А она, эта жизнь, пролетает со скоростью курьерского поезда. Кажется, только недавно был фаненюнкером, потом воевал на Западном Фронте, потом любовь, рождение дочери и смерть жены, крах Империи, генеральские погоны, пост начальника Генерального штаба сухопутных войск, несогласие с политикой Гитлера, отставка. И вот теперь уже три года он никуда не торопится. У него появилось время рассмотреть то, что он пропустил в юности.
После почетной отставки с вручением погон генерал-полковника Людвиг Бек вернулся в город, в котором родился и вырос. Купил себе небольшой домик. Много ли нужно одинокому мужчине на склоне лет? Нанял кухарку и дворника. Это были пришлые, чужие для него люди. Единственным близким человеком в его доме был водитель. Генерал-полковника и младшего чина связывала, как это ни странно, дружба. С точки зрения прусской военной аристократии, это было противоестественно. Однако ведь и его фамилия не имела приставки фон. И как он должен был относиться к человеку, который был рядом с ним с далекого 1918 года, став в тот год водителем его персонального автомобиля и прослужившего с ним двадцать лет?
Нельзя сказать, что эти три года прошли бессмысленно. Нет, он не сидел сложа руки, покачиваясь в кресле-качалке и глядя на проходящий остаток жизни. Он работал. Он, используя свои знания и практический опыт, писал военно-теоретические работы. Писал в стол, потому что никому эти работы были не нужны. Но не это было главным его разочарованием в конце жизни. Все эти три года его оппонент в споре о путях развития страны и ее вооруженных сил – Адольф Гитлер – доказывал, что генерал был не прав. Страна за страной на западе сдавалась под всесокрушающими ударами вермахта и люфтваффе. Потом была Польша. Польская кампания не удивила его ничем. Вермахт и Войско Польское, во– первых, были противники разных весовых категорий и, во-вторых, – немецкое оперативное искусство превосходило польские возможности едва ли не на порядок. Что говорить о Польше, если даже Франция, страна, против которой сам отставной генерал воевал когда-то долгих четыре года, была разгромлена за полтора месяца и в том же вагоне, в котором было подписано перемирие 1918 года, подписала акт о капитуляции. И – Людвиг Бек признавал это – все было проведено блестяще. Глубоко в душе это удручало его. Ведь среди имен победителей его имени не было. Его уделом оставалось анализировать операции и кампании, основываясь на информации, которую ему периодически доставляли оставшиеся на службе товарищи из Генерального Штаба сухопутных войск.
И вот теперь Советская Россия. Приграничные сражения с большевиками показали, что наконец-то вермахт получил достойного противника. Людвиг Бек не знал всех подробностей, информация из Генштаба была скупой и всегда сильно запаздывала, газеты, заполненные патриотическим бредом, давали информации еще меньше. Однако даже из них отставной генерал черпал информацию, передвигая флажки у себя дома на крупной карте Евразии, на основе упоминания городов, за которые шли сражения. Кроме этого, пришлось воспользоваться радиопередачами из-за границы, в основном из Лондона, так как русский язык генерал не знал. Радио он слушал, когда прислуга уходила домой. Не доверял он власти, помня о ее делах в начале тридцатых.
На основе этой противоречивой и отрывчатой информации он сделал вывод, что задачи вермахта в приграничных сражениях оказались невыполненными. Войска красных понесли тяжелые потери – в этом не было сомнения. Однако по информации из ГШ далось это неожиданно большой кровью. Потери немецких войск в России не шли ни в какое сравнение с потерями на Западном Фронте. За некоторые города приходилось платить кровью большей, чем за страны в Европе.
Потом англичане в течении двух недель сообщили две сенсационные новости: русскими был взят в плен командующий Третьей Танковой Группой генерал-полковник Герман Гот. Еще через две недели о том, что на Восточном Фронте, в боях южнее Минска, погиб командующий Второй Танковой Группой генерал-полковник Гейнц Гудериан. Германские газеты об этом не обмолвились ни словам. Позже источники из ГШ подтвердили эту информацию.
Флажки на карте показывали, что фронт от Черного моря идет по Днепру, который вермахт, по-видимому, форсировать сил не имеет. Румыны держали в осаде русский порт Одесса, который взять тоже не могли. Кроме того, русские сохранили один плацдарм на правом берегу этой большой реки в районе Киева. В Белоруссии войска Группы Центр уткнулись в оборонительный рубеж по старой границе, и после того, как им отбили руки, разгромив дивизии танковых групп, шансов преодолеть его почти не имели. Что удивительно – авиация русских на этом направлении наголову разбила Второй Воздушный Флот люфтваффе и господствовала в небе, чем значительно снижала оперативные возможности по переброске резервов и вообще маневрированию силами в своем тылу не только группе Центр, но и Север. Поэтому и эта группа остановила свое наступление, не дойдя до Риги и Пскова. Факт – надежды германского Генштаба и лично Гитлера на блицкриг похоронены русскими на бескрайних просторах своей страны. Впереди война на истощение и результат ее вполне предсказуем.
И сейчас мысли Людвига Бека были далеки от его родного города. Последний месяц он снова перестал обращать внимание на мелочи в его любимых пейзажах. Кровь снова стала быстрее течь по его жилам. Он жаждал новостей и информации. Именно поэтому он перечитал Бисмарка, справедливо считая его мнение о русских наиболее авторитетным. И сделал для себя три выписки: первая – Я знаю 100 способов, как выманить русского медведя из берлоги, но не знаю ни одного, как загнать его обратно- вторая – Никогда ничего не замышляйте против России – на любую нашу хитрость они найдут свою глупость- третья – Превентивная война против России – самоубийство из-за страха смерти.
В его положении оставалось только ждать, кто окажется прав:Железный канцлер или Вождь Третьего Рейха. Одного было жаль: ошибка Вождя должна быть оплачена жизнями немцев.
И единственный шанс уменьшить эти потери – закончить эту войну.
Утром 24 сентября Красавина разбудил звонок по ВЧ-связи. Звонил Командующий ВВС генерал-лейтенант Жигарев. Красавин шел к аппарату ВЧ и размышлял, чем вызван этот звонок. Вроде проколов не было, с задачами справляемся. Дойдя уже до телефона, ни к какому выводу о причинах звонка он так и не пришел.
– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!
– Утро доброе, Владимир Васильевич! Наверно голову ломаешь насчет звонка?
– Есть такое дело, Павел Федорович.
– Ну ладно, не будем ходить рядом да около. Вчера, точнее сегодня, немцы устроили массированный ночной налет с территории Финляндии на Ленинград. Они пробовали это сделать летом, но люфтваффе мешали белые ночи и наше ПВО справлялось. А в данный момент сложилось опасное положение. Я читал в ваших книгах, что в той истории этого не было. Видно, мы сильно Гитлеру кое-что прищемили, раз он сумел заставить Маннергейма дать разрешение на размещение и работу тяжелой бомбардировочной авиации со своей территории. А может, и не возражал в отместку за наши налеты на Хельсинки. Но ближе к делу. ПВО города и флота сделало все что могло, но в городе большие разрушения. Хорошо, хоть мы воспользовались знанием и сумели провести противопожарную подготовку зданий. Верховный после моего доклада о налете ничего не сказал, но по его молчанию я понял, что он очень недоволен. А немцы, я думаю, раз стянули сюда всю свою авиацию, на этом не успокоятся. Сам понимаешь, я своими средствами, без вашей помощи решительно изменить ситуацию не могу. А дальше могут последовать оргвыводы. Я, конечно, могу приказать, но делать мне этого без твоего совета не хочется. Поэтому обращаюсь к тебе – чем сможешь помочь?
– Павел Федорович, дай полчаса подумать и все взвесить.
– Добро! Через полчаса перезвоню.
Красавин обернулся к дежурному связисту.
– Быстро мне дай ЗАС с Марининым и Соколовым.
Через полчаса пришел вызов по ВЧ, и Красавин поднял трубку.
– Ну чем сможешь приободрить, Владимир Васильевич?
– Значит, так. Я обсудил проблему с Марининым и Соколовым. Наши предложения:
Первое! Нужно перебросить эскадрилью перехватчиков МиГ-23 под Ленинград. Найдите там им полосу. Немцы летают ночью, поэтому МиГ-17-ми я помочь не смогу. Всю обслугу их штатную возьмете на аэродроме в Вязьме.
Техников нужно им добавить из числа постоянного состава нашего Центра. Они, конечно, не специалисты по этому самолету, но в любом случае лучше подготовлены, нежели вновь присланные Вами. Обзорную РЛС и батарею ЗРК Оса возьмете там же.
Второе. Самолеты, понятное дело, перелетят, а вот технику и наземный персонал Вы уж на месте решите, как быстрее переправить под Ленинград – своим ходом или по железной дороге.
Третье. Обеспечьте перехватчики 23-мм снарядами по месту базирования, а то жалко ракеты тратить, и керосином. Я думаю, они быстро отучат немцев летать ночью. Если сегодня к вечеру наземное обеспечение перебросите, ночью немцев будет ждать сюрприз. Ну, а организацию полетов перехватчиков, я думаю, можно взять минскую как пример.
– Спасибо, Владимир Васильевич! Я приблизительно так же размышлял, но решил, что нужно с Вами посоветоваться. Еще раз спасибо. Потом сообщу Вам, как пройдет это мероприятие. До свидания.
– До свидания, товарищ генерал-лейтенант!
Николай шел по аэродрому к штабу. Он прибыл транспортным бортом из госпиталя в Вязьме с пересадкой в Минске.
22 сентября медкомиссия госпиталя признала его здоровым и годным к летной работе без ограничений. Утром 23-го он получил на руки документы, форму, и, попрощавшись с сестричками и раненными из своей палаты, вышел из госпиталя. У входа бывшей школы его ждала Лена. Она практически через день навещала его в госпитале и знала, что сегодня его выписывают. Поцеловав, она тут же подхватила его под руку и потащила прочь, тараторя без умолку о планах на сегодня. Егоров сумел затащить ее в ближайший подъезд и закрыть ее рот поцелуем. Через минуту они вынуждены были прерваться из-за открывшейся на площадке первого этажа двери и, хихикая, выбежать из подъезда. Тут Николай пояснил, что у него на руках предписание явиться в свой полк и задержаться он не может: нечем будет оправдаться. Поэтому ему нужно идти на станцию и узнавать, когда и как он сможет уехать из Вязьмы. А потом уже, исходя из оставшегося времени до поезда, можно и погулять. Леночка тут же предложила вариант добраться до Бобруйска самолетом. Оказывается, довольно часто из Вязьмы в Минск и Бобруйск летают транспортники, к тому же на городском аэродроме Вязьмы переучивается на истребители Як-1 160-ый полк их дивизии. Полк встретил войну на самолетах И-15 и И-153 и понес самые большие потери в дивизии, поэтому первым и был отправлен в тыл на переформирование. Николай подумал и согласился, что это неплохой вариант. Но! Но все равно нужно показаться коменданту аэродрома и уяснить возможность улететь завтра. Поэтому сейчас нужно было добраться до аэродрома, который находился примерно в семи километрах от города. И Николай, закинув вещмешок за спину и подхватив Лену под руку, двинулся пешком в сторону аэродрома, надеясь все же поймать попутку, так как ему сразу бросилось в глаза обилие военных в городе и довольно интенсивное автомобильное движение.
И удача им улыбнулась: не успели они пройти и пятисот метров от южной окраины города, как их догнал грузовик с аэродрома, водитель которого знал Елену. Им даже махать не пришлось. Через сорок минут Егоров был уже у коменданта аэродрома. Действительно, завтра в Минск вылетал транспортный Дуглас. Комендант сделал отметку о регистрации в командировочном удостоверении и предупредил о примерном времени отлета борта, после чего Егоров стал относительно свободным человеком на одни сутки. Ленка, узнав об этом, тут же составила план на это время и немедленно приступила к его исполнению. Поэтому, забросив свой сидор в палатку таких же командированных и ждущих бортов летчиков и техников, они первым делом отправились к штабу Центра на торжественные мероприятия по выпуску молодых лейтенантов – летчиков. Они немного опоздали, и потому пробиться в первые ряды им не удалось. Пришлось ограничиться тем, что можно было увидеть и услышать из задних рядов публики, присутствующей на этом мероприятии. Кстати, Николаю очень понравилась темно – синяя парадная форма молодых лейтенантов, с золотыми погонами и желтыми ремнями. На их фоне его уже изрядно застиранная гимнастерка смотрелась откровенно бедновато.
После того как торжества завершились парадным прохождением свежеиспеченных лейтенантов перед трибуной и народ начал расходиться, чтобы отметить это дело на предстоящем банкете или в семейном кругу, Лена повела Николая к себе домой.
Квартира ее родителей располагалась в большом шестиподъездном доме на первом этаже. Николай хоть и был выходцем из крестьянской семьи, однако же, привелось ему однажды посетить квартиру одного преподавателя из летного училища. Так вот, на фоне той квартиры двухкомнатная квартира Лены не поражала размерами. Особенно маленькой была кухня. Но тем не менее все удобства в квартире присутствовали, что было особенно ценно. Родители Елены были приглашены на торжественный ужин в офицерскую столовую, и Николай облегченно вздохнул. Как-то стеснительно он себя чувствовал, предполагая скорое знакомство с ними.
Пока Лена накрывала стол, Егоров походил по квартире, осматривая ее и обстановку в ней. Некоторые предметы он не узнавал, однако похожий телевизор на тот, что был у них в госпитале, в квартире присутствовал. Проходя мимо серванта, Николай обратил внимание на фотографию за стеклом. Надпись сверху Школьные годы чудесные... и название школы подсказали ему, что это фото класса Елены. И ее он там разглядел. И цифры над снимками учеников – 1969 – 1979г. Нет! У него были определенные подозрения на этот счет. Все, что происходило с момента перебазирования полка на Бобруйский аэродром, было окутано тайной, недоговорками случайно оброненных слов. Никто не пояснял, почему несколько странно смотрятся и даже говорят все эти люди, так или иначе связанные с новой, невиданной техникой. Более того, те, кто начинал интересоваться этими вопросами, в свою очередь вынуждены были давать объяснения сотрудникам НКВД, которые очень нервно на это реагировали. Никто не запрещал общаться им, но существовала граница, за пределами которой вопросы лучше было не задавать. В любом случае ответов на них никто не давал, а проблемы возникали. Николай помнил, как из их полка внезапно были переведены куда – то на север несколько летчиков, проявивших к новеньким излишний, с точки зрения НКВД, интерес. В общем, Николай впал в не присущую летчикам истребителям, оставшимся в квартире с любимой девушкой вдвоем, задумчивость. Одно дело предполагать, и совсем другое – знать точно!
Из этого состояния его смог вывести только жаркий поцелуй Лены, которая, не услышав от него ответа на предложение сесть за стол, вошла в комнату и увидела его таким. Посмотрев на него и поняв причину, посадила его на диван и стала приводить его в нормальное состояние простым и безотказным способом.
Николай пришел в себя, уже целуя левую грудь. Его внутреннее Я в очередной раз сделало безуспешную попытку протестовать, но он снова послал его по всем известному адресу, и его пальцы скользнули под резинку трусиков, коснувшись влажных кудряшек. Лена сжала ноги и насмешливо прошептала: Ну вот и поправился!.
Потом они пили чай на кухне и просто разговаривали о школе, ее родителях, стараясь не касаться темы, от которой Николай чувствовал себя неуютно.
Из квартиры вышли уже под вечер. На улице было многолюдно, от ДК неслись звуки вальса духового оркестра, перемежаемые ритмами электрогитар. Николаю то и дело приходилось приветствовать встречающихся офицеров и командиров обоих времен, в то же время пытаясь слушать то, что ему говорила Лена. Неожиданно она легонько дернула его за локоть, и он вопросительно взглянул на нее. Лена глазами показала на идущую навстречу им пару. Егоров понял, что высокий плотный майор и стройная красивая женщина – ее родители. Через секунды Лена представила их друг другу. Майор, пожимая руку Николая, внимательно посмотрел ему в глаза, как бы оценивая его, мать доброжелательно улыбалась и тут же пригласила их снова домой, посидеть за столом. Но Лена сказала, что Николаю завтра улетать на фронт и они лучше погуляют вдвоем. На этом их первая встреча с родителями и закончилась. Николай облегченно вздохнул: все же он еще чувствовал себя не в своей тарелке.
Весь оставшийся вечер они с Леной гуляли по дорожкам городка, смеясь и болтая ни о чем. В сумерках он проводил Лену до подъезда и после крайнего – как предпочитал выражаться Николай – поцелуя они расстались. Заснуть ему сразу не удалось, в голову все лезли мысли о странностях, связанных с Леной, их отношениями, о той коллизии с возрастом, о которой только сегодня он узнал точно. И только к утру Коля окончательно решил наплевать на все это, забыть об этих различиях и любить ее такой, какая она есть сейчас. Успокоенный этим состоявшимся для себя решением, наконец-то заснул, чтобы снова увидеть свою Ленку теперь уже во сне.
А утром, после завтрака, он вылетел сначала в Минск, а оттуда уже другим бортом добрался до своего полка.
Он шел по знакомому аэродрому, и на душе у него уже второй день был праздник. Ему махали руками знакомые летчики и техники. От курилки ему навстречу высыпали его товарищи из эскадрильи. Кстати, некоторые уже были с погонами на плечах. Посыпались объятия, дружеские подначки и поздравления. Вот насчет поздравлений он чего-то не понял. Когда переспросил, ему со смехом сказали, что в штабе объяснят. Друзья проводили его до штаба и предупредили, что будут ждать его тут. Войдя в штаб, лейтенант Егоров доложился о прибытии из госпиталя командиру полка. Тот поздравил его с возвращением в часть и тут же вызвал нач.штаба. Оба они были в погонах и с гвардейскими значками на груди. Кроме того, у комполка на гимнастерке сиял новенький орден Красного Знамени. Богданов, в свою очередь, поздравил с выздоровлением, после чего многозначительно переглянулся с НШ и, усмехнувшись, вытащил из ящика стола и положил на него погоны старшего лейтенанта.
– Поздравляю с присвоением очередного воинского звания старший лейтенант!
– Служу Советскому Союзу! – бодро ответил приятно удивленный Николай.
– За мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, за 10 лично и 3 в группе сбитых самолетов противника, а также за смелость и героизм, проявленные в операции по спасению особо секретной техники, Указом Президиума Верховного Совета СССР летчик 5-го Гвардейского истребительного полка 2-ой Гвардейской истребительной дивизии старший лейтенант Егоров награждается Орденом Красного Знамени!
Егоров онемел. Командир достал из стола коробочку с орденом, открыл ее и, обойдя стол, прикрепил его к гимнастерке летчика. Только после этого Егоров сумел охрипшим от волнения голосом ответить Служу Советскому Союзу!
–Но и это еще не все, – продолжил командир полка. – Приказом Командующего ВВС СССР ты откомандировываешься из полка.
–Как? – растерялся Николай. – Куда?
– В Вяземский учебный авиационный Центр, точнее в учебный полк реактивной авиации, – вздохнув, с сожалением разъяснил Богданов,– сам Красавин к Жигареву насчет тебя ходил. А я надеялся тебе звено дать. Но, увы! Таких козырей мне не перебить. Так что завтра собирайся обратно в Вязьму.
– Товарищ подполковник! Разрешите на сутки задержаться! Звание, орден... да и с ребятами попрощаться нужно, – взмолился Николай.
–Добро! Послезавтра улетаешь. Еще раз поздравляю, – и подполковник хлопнул его по плечу, – нас не забывай, может, еще к тебе переучиваться приедем.
Когда Николай вышел из штаба, ждавшие его друзья подхватили его и начали качать. На них с интересом смотрели новички – летчики 16 иап ПВО, прибывшего вместо реактивщиков. У них еще с орденами было туго, и каждый из них мечтал встретиться с врагом в небе.
Вечером в палатке их эскадрильи было шумно – обмывали выздоровление, звездочки, орден и новое назначение. Не часто у человека за один раз происходит столько приятных событий.
На следующий день Николай оформил все бумаги, собрал свои вещи, попрощался и утром 26-го сентября выехал в Минск. Покуда трясся в полуторке до Минска, принял твердое решение: сразу по приезде заказать и сшить себе парадную и повседневную форму нового образца. Как и положено летчику – гвардейцу. Очень ему хотелось пройтись с Леной в новой красивой форме.
Истории о попаданцах в военное время очень популярны. Сейчас существует масса фантастических книг, которые дают возможность читателям познакомиться с альтернативной версией развития событий. Некоторые из этих историй особенно интересны, поскольку автору удается привнести в них что-то новое. Удалось это и Михаилу Алексееву в романе «Воскресное утро», который захватывает с первых же страниц. События развиваются динамично, за героями следишь с неугасающим вниманием. И хотя автор, конечно же, пишет, что эта история вымышлена, но ведь война была, и были такие же герои, патриоты, которые пробуждают в душе читателя самые теплые чувства.
Особенностью данной книги является то, что писатель дает возможность героям заглянуть в будущее. Из-за какого-то сбоя получилось так, что они смогли оказаться в июне 1979 года и узнали, что ждет их в будущем. Затем они вернулись в свое время – июнь 1941 года, за неделю до наступления армии фашистской Германии. С ними же попали в это время и люди из 1979 года. И так как родина у них все же одна, ее нужно защищать, в каком бы времени они ни находились. Зато теперь у них есть возможность использовать полученные знания, чтобы изменить хоть что-то. Но вот удастся ли им это или уже слишком поздно?
На нашем сайте вы можете скачать книгу Воскресное утро Алексеев Михаил Николаевич бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.
Добавить комментарий